Диана Хэгер - Рубин Рафаэля

Она все поняла. Монастырь находился напротив мастерской Рафаэля. Горькая ирония этого предложения была ей невыносима.

– Ни слова больше! Я не буду прятаться!

– Что же ты тогда думаешь делать?

– Он не умрет! – заявила она. Любая иная мысль казалась ей предательством.

Падре Джакомо попытался взять ее за руку.

– Но что, если он все-таки умрет, дитя мое? Ты не хочешь подумать о том, что с тобой будет дальше? Не забывай, хотя бы о монастыре Сант-Аполлония, когда не найдешь другого прибежища. Прошу тебя, помни об этом!

Она уходила в гневе.

– У меня нет будущего без Рафаэля! Какая разница, что станет со мной, если он умрет?

Эти слова занозой засели в ее сердце. Если Рафаэль умрет, ее жизнь действительно будет окончена. Ее самой тоже не будет. Она просто не сможет жить даль tue без него.

Старый священник, должно быть, угадал это в ее глазах, потому что протянул руку и сильно сжал ее плечо. То, что он сказал, было полно нежности и заботы:

– Считай, что вы уже состоите в браке, дорогая. Ибо глубока ваша любовь друг к другу. Считай, что Господь уже видит в тебе жену Рафаэля и что освящению вашего союза перед лицом Всевышнего помешали только страсти человеческие.

– Значит, вы не станете нас венчать? – спросила она еще раз. Слезы бежали по ее щекам горячими потоками. – Прошу вас, ради стольких лет нашей дружбы!

– Я бы очень хотел преодолеть свои страхи, дорогая. И прошу у тебя прощения за то, что я слабый человек и недостаточно хороший священник.

Она знала, что падре не хотел ее обидеть, и все же его отказ нанес ей глубокую рану. От нее все отвернулись. Она не признавала монастырей, и теперь ей придется за это поплатиться. Но это уже не имело значения, потому что не было цены выше, чем смерть Рафаэля.

Маргарита неслышно вошла в маленькую мастерскую рядом со своей спальней. Ее сердце истекало кровью от мысли о том, что она не сможет ему помочь. Проходя возле двери, она заметила Джулио и Елену, которые стояли обнявшись.

– Что нам делать? – тихо спрашивала Елена.

Джулио что-то сказал ей в ответ, но Маргарита не расслышала. Потом они снова замолчали.

Чувства Джулио и Елены не удивили и не расстроили ее. Но при виде порванных и горящих рисунков она ринулась вперед, сжав руки в кулаки.

– Немедленно прекратите! – кричала она. – Я запрещаю вам говорить о Рафаэле Санти так, будто он уже для нас потерян! Джулио, ты же его самый близкий друг! Ты должен верить в то, что Рафаэль поправится и, когда это произойдет, ему понадобится вся наша любовь и поддержка, на которую мы будем способны! Как ты можешь…

– Простите, синьора. – Джулио склонился перед ней в поклоне. – Но потому, что учитель бесконечно дорог мне, я должен сейчас проявить все свое уважение к нему. Я должен защитить его любой ценой, особенно теперь, когда он не в состоянии сделать этого сам.

– Ты защищаешь его, уничтожая его работы?

– Нет, так я защищаю вас. – Он коснулся ее плеча тем же соболезнующим жестом, как недавно падре Джакомо. – Большая часть этих рисунков – личные и интимные зарисовки, сделанные с вас, синьора. Той женщины, которую весь Рим винит в его болезни. Они не будут к вам так терпимы, как при нем.

Она закрыла лицо руками. Боль была так сильна, что казалось, сердце вот-вот разорвется.

– Я люблю его больше жизни, – тихо, с неизъяснимой болью произнесла она. – Неужели они не понимают, что он тоже любит меня?

– Им нет дела до того, кто кого любит. Рафаэль всегда об этом знал. Людям нужны только его работы, его талант. Для них он не человек, а художник.

– Пусть Господь простит их, потому что я им этого никогда не прошу!

– Я прошу вас от его имени, возвращайтесь к своей семье. Поговорите с ними, попытайтесь защитить себя, – попросила Елена. – Если синьор Рафаэль выживет, то с вами ничего не случится и вы сможете к нему вернуться.

Маргарита опустила голову. Сердце болело так сильно, что она не могла дышать.

– Я не могу вернуться, Елена. Никто из нас не может вернуться назад. – Она была им больше не нужна. Они ясно дали ей это понять.

Маргарита смотрела на Елену и Джулио, на лицах которых, как в зеркале, отражалась ее собственная боль. В памяти всплыл давний разговор с сестрой. Тогда она поняла, что уже не сможет вернуться домой, в пекарню, в жизнь, которую когда-то вела.

«Да, сейчас они тебя уважают, но попомни мои слова, сестрица: случись что-нибудь с твоим драгоценным художником, ты станешь посмешищем! – неистовствовала Летиция, встретившись с Маргаритой сразу после ее возвращения из заточения. – И никто: ни отец, ни я – не сможем позволить тебе пятнать честь семьи! Пекарня просто погибнет, а с ней и мы!»

Маргарита задрожала, вспомнив слова сестры После всего, что она сделала для них за последние годы, ей не приходится рассчитывать даже на простое участие.

Эта часть ее жизни закончена, как и многие другие.

Она повернулась и медленно пошла к двери, вспоминая лицо маленького Маттео. Ее сердце еще сильнее сжалось. Такой милый, невинный ребенок. Он стал для нее сыном, которого никогда не будет у них с Рафэлем. Боже, как же она скучала по этому мальчику! Когда они виделись в последний раз, он плакал. Неужели что-то подсказывало ему уже тогда, что они видятся в последний раз?

Полуобернувшись через плечо, Маргарита сказала:

– Смотри же, сожги все рисунки, Джулио.

Потом она вышла и в последний раз закрыла за собой дверь маленькой мастерской. На мгновение все стихло.

Прошло четыре дня. Состояние Рафаэля все ухудшалось. Он время от времени приходил в себя, но только для того, чтобы снова уснуть и не двигаться несколько часов кряду. Маргарита сидела рядом, держа его за руку и вытирая пот с его лба влажной тряпицей. Она отказалась уйти, даже когда один из суровых лекарей стал обсуждать с другим неминуемость кончины Рафаэля, будто ее не было рядом.

Каждый час в дом наведывался посыльный от Папы, чтобы тут же сесть на лошадь и опрометью нестись во Флоренцию с новостями о состоянии Рафаэля. Она слышала, как тихо переговариваются лекари, обращаясь к своим помощникам, ожидающим распоряжений возле дверей. Они прекрасно понимали, что Маргарита слышит каждое их слово, но все равно постоянно повторяли, что он безнадежен. «Все дело в пресыщении плотскими утехами», – изрек один эскулап. Ему уже доводилось наблюдать симптомы подобной болезни. Другой считал, что художника неминуемо прикончит лихорадка, жестокие приступы которой не оставляли больному шансов выжить.

Однако ни один из врачевателей не мог с уверенностью сказать, что именно постоянно подталкивало Рафаэля к смерти.