Эмили Маккей - Все, что она хотела

Пережив третий сердечный приступ в шестьдесят семь лет, Холлистер Кейн оказался на самом пороге смерти. Вот только он наотрез отказывался умирать и теперь выздоравливал, цепляясь за жизнь с той же решимостью, с которой на протяжении уже сорока пяти лет руководил империей Кейнов.

А его родные примчались к нему, побросав все свои дела, вовсе не из-за любви к сему достойному человеку. Все дело в том, что жена, с которой они уже давно жили отдельно, трое сыновей, два законных и один внебрачный, и даже его бывшая невестка, узнав о его состоянии, просто не смогли поверить, что этот человек, создавший целую финансовую империю и так властно определявший их жизнь, оказался всего лишь простым смертным.

Полтора месяца назад, сразу же после сердечного приступа, кабинет Холлистера на первом этаже его дома в фешенебельном районе Хьюстона превратили в образцовую больничную палату, убрав из помещения резной стол красного дерева, кожаные кресла и эдвардианский бар в форме полумесяца.

Несмотря на три сердечных приступа, два коронарных шунтирования и отказ печени, Холлистер все еще считал, что длительное пребывание в больнице не для него.

Далтон практически бесшумно вошел в комнату, но Кейн его все равно услышал и, приоткрыв глаза, хрипло выдохнул:

— Ты опоздал.

— Конечно, опоздал. Я же с совета.

Отец прекрасно понимал, что совет директоров «Инноваций Кейна» уже более двадцати лет собирался по понедельникам в восемь часов. Далтону иногда даже казалось, что Холлистер нарочно заставляет его разрываться между компанией и семейными обязательствами, как будто ему нужно лишний раз напоминать, что руководство «Инновациями Кейна» требует полной отдачи и всегда должно стоять на первом месте.

— Хорошо. — Холлистер дрожащей рукой потянулся к пульту управления кроватью. Казалось, что ему едва хватает сил нажать кнопку, для того чтобы приподнять изголовье кровати.

Изголовье неторопливо приподнялось, как бы подражая медлительности Холлистера, и, пока отец устраивался поудобнее, Далтон еще раз осмотрел комнату. Неподвижно замершая мать сидела рядом с кроватью, рядом стоял уставший Гриффин, самый младший из братьев, только вчера вернувшийся из Шотландии. С другой стороны кровати стояла Порция, его бывшая жена, которая явно чувствовала себя как дома среди этих людей. В отличие от него Порция относилась к тем немногим людям, которые одновременно нравились и Холлистеру, и Каро. Именно поэтому она так надолго задержалась в этом доме после их развода. И наконец, в самом углу примостился отстраненно глядящий в окно Купер Ларсен, внебрачный сын Холлистера.

Купер даже не взглянул на Далтона, впрочем, он и отца не удостаивал своим вниманием. Безучастный вид Купера Далтона не удивил, а вот само его присутствие заинтересовало, ведь он уже давно отделился от их семьи. Чтобы Холлистер позвал его, а Купер соизволил откликнуться на призыв, должно было случиться нечто поистине ужасное.

Когда изголовье кровати наконец-то поднялось, судя по показаниям кардиомонитора, Холлистер был полностью измотан, но взгляд его оставался таким же сосредоточенным и решительным. Холлистер потянулся к прикроватному столику, но Каро Кейн опередила его и поднесла мужу стакан с водой, но тот лишь нетерпеливо отмахнулся от навязчивой заботы и схватил конверт, лежавший рядом со стаканом. Безуспешно попытавшись вытащить содержимое конверта непослушными пальцами, он протянул его жене.

— Читай, — приказал он, слабость голоса ничуть не нарушила его уверенности в себе.

Каро явно не ожидала такого развития событий, но все же, слегка нахмурившись, достала сложенную вдвое бумагу. Еще раз взглянула на мужа, который лежал с закрытыми глазами, сложив руки на груди, и начала громко читать:

— «Дорогой Холлистер, недавно я узнала, что вы серьезно больны и уже вряд ли поправитесь. Можно с радостью констатировать, что слуга дьявола наконец-то вернется к своему хозяину в преисподнюю. Перед тем как критиковать выбранные мной слова, позвольте заметить, что мне стоило огромного труда удержаться и не назвать вас самого дьяволом. Как видите, теперь я уже не та наивная дурочка, как вы однажды изволили выразиться». — Каро остановилась и удивленно подняла глаза: — Это какая-то шутка?

Холлистер фыркнул и махнул рукой, приказывая продолжить чтение.

— «Я допускаю, что вы могли забыть эти слова, но позвольте вас заверить — я никогда о них не забывала. Ни на одну минуту. Вы произнесли их сразу же после того, как покинули мою…»

Голос Каро прервался, письмо упало ей на колени.

— Что происходит? — спросил Гриффин, придвигаясь к матери. — Зачем ты нас позвал? Чтобы унизить маму?

— Читай дальше, — велел Холлистер, не потрудившись даже открыть глаза.

— Я прочитаю. — Гриффин потянулся за письмом.

— Нет! — рявкнул Холлистер. — Каро.

Каро взглянула на Гриффина, затем на Далтона, а потом подняла письмо. Гриффин ободряюще сжал плечи матери.

— «Ваши слова были сказаны с такой бессмысленной жестокостью, что я годами молила судьбу о возможности ранить вас столь же глубоко, как вы ранили меня. И вот наконец после всех лет ожидания этот час настал.

Я знаю, как вы заботитесь о своей крохотной империи, как любите повелевать всеми в своем ничтожном царстве, как вы распоряжаетесь… — здесь голос Каро прервался, и ей пришлось сглотнуть, перед тем как продолжить, — и держите в узде свою семью…»

Решив, что с него хватит, Далтон шагнул вперед и выхватил письмо из рук матери. Возможно, Холлистер просто не понимает, как тяжело ей читать эти строки, но, скорее всего, его просто не волнуют такие мелочи.

Далтон пробежал письмо глазами, а затем бросил его отцу на кровать. Строки были насквозь пропитаны ядом и ненавистью, так что он просто не мог их долго держать, даже удивительно, что, приземлившись прямо отцу на грудь, этот сгусток негатива не прожег в нем дыру, ведь его явно писали с целью добить больного. Но Холлистер пока еще не собирался умирать, так что Далтону не оставалось ничего иного, кроме как коротко пересказать содержание этого письма собравшимся, чтобы им самим не пришлось читать эту гадость.

— Она утверждает, что родила Холлистеру дочку, пропавшую наследницу, как она выражается. И при этом отказывается говорить о ней что-либо конкретное, считает, что для Холлистера это известие станет своеобразной пыткой. Ведь он теперь знает, что у него есть дочь, но уже никогда ее не увидит.

Купер заговорил, даже не взглянув в их сторону: