Редакционное задание (СИ) - Белая Яся

Мне страшно, я не хочу слышать о подобных ужасах.

— А как ты теперь? Может, врача?

Он мотает головой:

— Ты что, я стараюсь по докторам не ходить — на опыты разберут! — тихо смеётся, привлекает к себе и нежно целует в губы.

Не творись вокруг этот ужас, я бы наверное, положила ему голову на грудь, но сейчас…

— Леська! Ты всё-таки приехала! — раздаётся сзади.

Это — Лариса. Она пришла в себя, стоит на коленях и смотрит на меня вполне осмысленным взглядом. На нас. Пробегается глазами по рельефной груди Ираклия, опускает ресницы и густо краснеет.

А я злюсь!

Потому что даже сейчас, в неясном свете луны, растрёпанная и напуганная, она выглядит очень красивой.

Базиров, словно считывая мою ревность, плотнее притягивает меня к себе. И я, обретя уверенность, отвечаю ей:

— Мы все пришли за тобой. И за Пашей. И за профессором Зориным.

Она бросается мне на шею и горько всхлипывает:

— Леська! Какая же ты хорошая! И вы, Ираклий! Спасибо! Я столько гадостей вам наговорила в последнюю встречу!

Базиров улыбается и машет рукой:

— Пустяки. Правильно наговорили. Эти гадости заставили меня о многом подумать. Переоценить, так сказать.

— Я рада за вас, — искренне произносит она. — Вы с Олесей — классная пара.

— Мы не пара, — спешу заверить я, но слышу над ухом тихий рык. Кажется, кое-кто для себя уже всё решил.

Ларка поднимает палец вверх.

— Сейчас найду Пашку, и будем дружить семьями! — Она вскакивает и… врезается в Зорина, который спешит к нам. — Ой! — восклицает она, ударяясь. — Простите! — и внимательно всматривается в него, а потом восклицает: — Это же вы! Из-за вас меня тогда уволили! Ничего не хотите мне теперь сказать!

Зорин улыбается — светло и немного виновато — и говорит:

— Да, хочу. Всем вам хочу всё рассказать. Полагаю, у вас много вопросов…

Я даже отрицать не хочу — мне самой не терпится узнать, что здесь происходит.

Зорин понимает наше желание по обращённым на него взглядам.

— Кирилл, — обращается он к Тихомирову, — может, вы всё-таки развяжете Марту? Негоже молодой даме так долго на холодной земле лежать. И мы все, наконец, — он обводит рукой поляну, где изваяниями застыли чёрные тени, — переместимся в более уютную обстановку моего загородного дома, — и машет в сторону строения, за которым мы недавно прятались, созерцая действо на поляне.

И вот тут у меня по-настоящему отвисает челюсть. Значит, этот дом — Зорина? И спектакль… Значит, он знал… И возглас Ларисы! Да-да, меня сейчас разорвёт от вопросов.

Но Зорин не спешит на них отвечать. Он уходит высвобождать Марту и ворчать на Кирилла.

Ираклий, между тем, поднимается, опираясь на дерево.

Лариска стоит поодаль и переводит взгляд с меня на Базирова. Наконец, решается произнести:

— То есть, вы оба знаете этого старика?!

— Да, — киваю, — он, кстати, профессор из нашего же университета. Философию и право преподаёт. Почему ты сказала, что тебя уволили из-за него? Разве, не из-за того видео с Дариной?

Лариса хмыкает:

— Видео стало только поводом. Вернее, этот человек пришёл в редакцию, когда мы уже готовили сюжет к эфиру, сказал, что представляет интересы потерпевшей госпожи Тихомировой и потребовал немедленно снять материал. Наша редакторша перед ним залебезила и так и сделала. А ещё они потребовали у меня то видео уничтожить. Но я решила переслать его тебе.

Да уж, если так пойдёт дальше, я начну подозревать, что Зорин и похищение Дарины спланировал. Хотя там, вроде, фигурировала другая девушка, очень похожая на Тихомирову.

И вот мы все, наконец, перемещаемся в гостиную этого странного дома. И у меня такое впечатление, будто я попала в резиденцию антиквара. Миллионера-антиквара, потому что картины на стенах, ковры на полу, сам паркетный пол, вазы в нишах — всё это баснословно дорого. Всё просто кричит о роскоши.

Так что же ты такой, скромный профессор Зорин?

Но интересен мне не только дедушка Марты — тут вообще есть на кого посмотреть: комната полна «идеальных».

Марта возле меня томно вздыхает:

— Какая фактура! Какие типажи! Глаза разбегаются! Эх, из-за этого олуха Кирилла я разбила свой айфон. Щаз бы таких фоток нащёлкала!

Кошусь на неё — да, горбатого, наверное, только могила исправит:

— Ничего, что это незаконно? — бормочу, стараясь не привлекать внимание. Она непонимающе хлопает глазами. Поясняю: — Фотографировать людей без разрешения.

Она фыркает и складывает руки на груди, показывая своё отношение к такому высказыванию.

Но в одном Марта права — посмотреть есть на кого. Конечно, «идеальные» не все так красивы, как Кирилл Тихомиров или мой Ираклий (стоп! уже мой?), но, безусловно, очень привлекательны и окружены такой истинно мужской харизмой. И, действительно, на любой вкус — блондины, брюнеты, рыжие… Некоторые заинтересованно поглядывают на… Марту. Хотя мне это странно — ведь самая красивая из нас троих Лариса. Но она для этих мужчин — будто прозрачная. Может быть, потому, что сидит сейчас и рыдает над телом своего Пашки.

Павла, оказывается, сильно задело во время битвы, а может, ему что-то сделал жрец, в любом случае, он отключился и до сих пор ещё не приходит в сознание.

Умеет же Лариска даже плакать красиво. Так, что не противно смотреть, а, наоборот, сердце сжимается от сострадания.

Но, видимо, не у всех.

Марта презрительно поджимает губы и говорит:

— И что она в нём нашла? У него же там, — она косит глазами вниз, — дохлый огурец.

Я едва удерживаюсь, чтобы не заржать в голос. То есть у кого какой «огурец» в штанах — это всё, что её интересует в партнёрах? Немудрено, что при такой яркой внешности она до сих пор одна.

Несколько «идеальных» из подразделения Кирилла Тихомирова — это я понимаю по их одинаковой чёрной униформе с множеством всяких отделений и карманов — вносят жреца и Правова. Судя по всему, те спят. И нужно признать, весьма безмятежно.

Потом разворачивают экран, настраивают проектор.

Зорин раскладывает на столе бумаги, вырезки, фото.

— Олесенька, — мягко улыбается он мне, — можно вас попросить ассистировать мне?

Поднимаюсь, кинув взгляд на Базирова, к которому прижималась до сих пор. Не знаю, чего ищу — понимания, поддержи. Но хватает его улыбки — чуть усталой, но такой родной.

И я смело шагаю к профессору. Ощущаю себя, как в универе на семинаре. Да, так, пожалуй, будет правильнее. Или — что ещё вернее — на научно-практической конференции.

Зорин указывает мне на ноутбук и просит:

— Олесенька, выведите на экран первый слайд.

Я вывожу… и охреневаю. По-другому моё состояние от картинке на слайде не передать…

На слайде молодые мужчина и женщина держат за руки ребёнка. Девочку. Она поджала ноги, и отцу с матерью приходится буквально нести малышку над ковром золотых листьев. Лица всех троих светятся счастьем и сияют улыбками. А вокруг — полыхает осень. Фотография так красива, что могла бы украсить любой глянцевый журнал.

Вот только… до сих пор я считала, что этот снимок существует в единственном экземпляре и бережно хранится в моём семейном альбоме. Потому что на нём — мои мама и папа, молодые и красивые, влюблённые и полные надежд. За три дня до своей гибели. Они у меня были учёными: мать — биолог, отец — физик. Вместе летели на конференцию. Вертолёт с целой группой специалистов в самых разных областях знаний без вести пропал над бескрайним морем тайги.

Я осиротела в пять лет. Тётя Лида сделала всё, чтобы моё сиротство не ощущалось. Но я всё равно, конечно же, тосковала по родителям. И когда слышала песенку о «волшебнике в голубом вертолёте», то верила, что однажды он прилетит и ко мне. Из него выпрыгнут мама и папа, обнимут меня, и мы больше никогда не расстанемся.

Но в жизни чудес не бывает, как и волшебников, это я усвоила очень рано. И всё, что мне оставалось, это доставать старенький альбом и до рези в глазах рассматривать фотографию, на которой навеки застыли дорогие мне люди.