Это (не) твой ребенок (СИ) - Григ Гала

Павел понимал одно — что-то пошло не так.

И это что-то таило в себе угрозу для их ребенка.

Хмурое утро не предвещало ничего хорошего. Павел, всю ночь не сомкнувший глаз, нервно мерял шагами больничный коридор. В реанимационной палате лежала его жена. К ней его не пускали.

Сердобольная медсестра шепнула ему на ухо, что Марина все равно спит после наркоза. Обещала на минутку провести к ней, когда проснется.

Голова гудела. Мозги закипали.

Ребенок. Его крохотная дочка. Ее уже нет. Она задохнулась, не родившись.

Павел то садился, руками сжимая до боли виски, то вскакивал, издавая хриплый стон, словно смертельно раненый зверь.

Что это было? Рок? Случайность? Профессиональная халатность? Врачебная ошибка?

Или все вместе?

Верить в случившееся не хотелось.

— А вдруг это не с Мариной и его малышкой. Вдруг в это же время рожала другая женщина.

— Не-е-е-т! — внутри его рождался и там же умирал крик. — Этого не может быть. Так не бывает! Почему с ними? За что-о-о-о, Господи?! — Он не заметил, что последние слова прокричал во весь голос.

Подбежала медсестра:

— Тише! Здесь нельзя кричать, — она усадила Красницкого на стул и подозвала процедурную. Та, моментально оценив ситуацию, уже набирала в шприц сильную дозу успокоительного.

Павел резко встал:

— Не надо. Я не хочу отключиться, как Марина. Оставьте меня! Я справлюсь. Простите.

Он вышел на крыльцо.

День разгулялся. Мороз румянил щеки прохожих. Солнце шаловливо играло с вздымаемыми легким ветерком снежинками. Прохожие улыбались первому январскому дню, радовались началу нового года.

Из такси вышли Борис с Катей. Их лица не вписывались в общую беспечную атмосферу праздника.

Павел, отвернувшись, смахнул скупую мужскую слезу.

— Как Маняша? — Борис задал вопрос, вглядываясь в лицо друга.

— Еще не проснулась после наркоза.

— Мы можем чем-то помочь?

Не ответив на Катин вопрос, Павел махнул рукой и ушел. Разговаривать не было сил.

— Вас спрашивал заведующий отделением. Просил зайти.

— Да, конечно.

Марина открыла глаза. Поразила белизна вокруг. Она не сразу вспомнила события новогодней ночи. Попробовала встать, но резкая боль вдоль всего живота заставила опрокинуться назад.

Осторожно ощупывая живот, она начинала соображать, что произошло. Воспоминания были отрывочные, бессвязные, но все сводилось к тому, что она уже родила.

— Наверное, кесарево, — подумала она и улыбнулась. — Говорят, что у деток после операции головка не деформируется, как иногда бывает во время обычных родов.

Дверь в палату открылась:

— Проснулись? Я врача позову.

— Скажите, а кто у меня — мальчик или девочка? — медсестра выскочила из палаты. Под дверью стоял Павел.

— Я войду?

— Нельзя. Врач должен сначала…

Она не договорила. Павел осторожно, но решительно отодвинул ее в сторону:

— Я сам, — было ясно, что его ничто не остановит. Перепуганная сестричка помчалась в ординаторскую.

— Мариша, родная, — он был поражен ее улыбкой, свидетельствующей о том, что она еще ничего не знает.

— Павлуша, кто у нас родился? Мне не сказали.

— Девочка… — голос дрожал, он низко опустил голову, — но ее уже нет.

— Паша, не говори глупостей. Скажи, чтоб ее принесли. Я, правда, мечтала подарить тебе сына, но ты ведь не расстроился, нет?

— Марина, услышь меня… Нашей девочки нет в живых…

Крик, вырвавшийся из ее груди был такой силы, что разнесся по всему отделению, вызывая дрожь у всех, кто его слышал. Это был крик безысходного материнского горя. А горе было настолько огромно, что пережить его было невозможно, не лишившись рассудка…

Возвращение было тяжелым. Марина отказывалась от еды. Не желала принимать таблетки. Держать ее в больнице не имело никакого смысла. Здесь все напоминало о потере. Павел настоял на домашнем лечении.

Пришлось нанять сиделку.

Лечить надо было не тело, а душу.

Марина осунулась, побледнела. Она утратила интерес к происходящему. Взгляд ее потух. На Павла смотрела с совершеннейшим безразличием. Катю с Борей вообще не хотела видеть.

Уставившись в одну точку, она упорно пыталась вспомнить мельчайшие подробности той ночи. Но мозг отказывался служить ей, воскрешая в памяти какие-то малозначительные картинки.

Изредка она ощупывала свой живот, словно надеясь, что все случившееся не может быть правдой. Потом беззвучно плакала.

Павел пытался разговорить ее, успокоить. Но она не шла на контакт. Молчала и отворачивалась.

Психотерапевт, наблюдающий ее, только качал головой:

— Она не хочет принимать потерю. Это нехорошо. Как бы не застрять ей в депрессивном состоянии.

— Так смените лечение, — настаивал Павел. Ему было тяжело видеть, как угасает его Мариша. Осмыслив и приняв горечь утраты, он сам кое-как справлялся с навалившимся горем. Его держало только осознание необходимости помочь жене.

— В этом случае лучший лекарь — время и любовь близких. Все зависит от Вашей заботы и ее желания продолжать жить. Препараты практически бессильны.

Яркий солнечный луч заглянул в окно. Скользнул по руке Марины, вялой и безжизненной. Эта безжизненность была разлита по всей комнате. Казалось, она навсегда поселилась здесь, чтобы каплю за каплей высасывать жизненные силы из молодой женщины. И это ей удавалось.

Но весна. За окном бушевала весна. И солнечный лучик, коснувшийся слабой руки, напомнил Марине, что она еще молода. Что за окном кипит жизнь. Что все еще можно изменить.

Марина попыталась встать, чтоб подойти к окну. Она покачнулась. Сиделка вовремя поддержала ее.

— Что Вы хотите?

— Посмотреть в окно…

С этого дня Марина пошла на поправку. У нее появился аппетит. Возникло желание погулять. Правда, она была еще так слаба, что Павел на руках снес ее из подъезда на лавочку перед домом.

В доме поселилась надежда. Молодой организм спешил наверстать упущенное. Павел не мог нарадоваться, наблюдая изменения в настроении Марины. Да и внешне она медленно, но верно набирала силы.

— Паша. А давай посетим гинеколога.

Павел опешил. Она была еще слишком слаба даже для того, чтобы самостоятельно гулять в сквере. И вдруг такое желание.

— Мариночка, мы обязательно сходим к врачу. Но тебе надо окрепнуть. А для этого ты должна хорошо питаться, много гулять и не грустить. Договорились?

Марина послушно кивнула. Она уже поставила перед собой цель. И готова была преодолеть все трудности на пути к ее осуществлению.

— Сегодня же позвоню Кате. Мы так давно не секретничали.

— Умница моя! Солнышко мое! А давай съездим к ним в гости. Ты согласна?

— Да, Паша. Пора возвращаться к людям… Я хочу жить. Ты мне поможешь?

— Родная моя, как долго я ждал этих слов.

Егоровы встретили Марину и Павла с распростертыми объятиями. Бурных расспросов побаивались. Катерина вела себя очень сдержанно, Борис был смущен. Такое поведение было вызвано упорным нежеланием Марины встречаться с братом и его женой.

Павел извинялся за жену, родственники понимающе кивали. Таить обиду было бы глупо. Уход Марины в себя объяснялся тяжелым потрясением. Она оградила себя защитной оболочкой, в которую спряталась от сочувствующих взглядов и слов, бередящих душу.

К счастью, она преодолела болезненное психологическое состояние. Ее потянуло к людям, самыми близкими из которых были брат и его жена.

Напряжение, хоть и медленно, уступало месту обычному общению. Катя, как бывало раньше, утащила Маринку в другую комнату — посплетничать. Расспрашивать ни о чем не стала. Понимала, что боль утраты еще слишком свежа.

Сама без умолку рассказывала о Насте и Даше. У обеих появились поклонники. И, как заметила, Катерина, достаточно неплохие ребята. Вполне даже достойные.

— Не исключено, что девчонки скоро замуж выйдут…

— Катя, — перебила ее Марина, — я рада за них. Но мне хочется поговорить о другом. — Подруга внимательно посмотрела на нее. Что-то в голосе было тревожное, настораживающее.