Когда поцелуя мало - Лиз Филдинг

Он держал ее за обе руки, пока она не встала на здоровую ногу, обретя равновесие. Они были так близки! От Люсьена исходил аромат теплого свежего воздуха, цветов, апельсинов и лимонов, которые он выжал.

На мгновение, пока она восстанавливала равновесие, он смотрел на нее, и мир, казалось, замер. А потом чары развеялись.

— Порядок?

— Порядок, — отрезала она, отпуская его и хватая костыли. — Правда. Просто дай мне немного пространства. — Он посмотрел на нее с сомнением, но отступил. — Будь так добр, убедись, что все окна и дверь плотно закрыты, иначе сахар привлечет насекомых.

Когда она вышла из ванной, он рассматривал картину в кабинете, изображающую свадьбу на лугу.

— Завтра все будет так же? — спросил он, взглянув на нее.

— Думаю, сам прием будет в другом месте, но спасибо, что напомнил, мне нужно завтра проложить дорожку через лужайку, чтобы невеста не замазала зеленью подол очень дорогого платья.

— И это моя задача?

— Обычно это задача Брайана, в других обстоятельствах я сделала бы это сама.

— Я сделаю.

— Отлично. Спасибо. — Она направилась к дивану, но остановилась. — Ты, случайно, не замечал стрекоз, когда красил мост?

Он чуть заметно улыбнулся.

— Я полностью сосредоточился на покраске.

— Ты не мог бы сделать это завтра? Посчитай всех, скольких увидишь, может быть, сфотографируй. Флора вела дневник, куда все записывала. Я бы хотела продолжать в том же духе.

— Она испытывала страсть к тому, что делала, но ты-то просто выполняешь свои обязанности. Пытаешься сделать то, чего, по-твоему, хотела бы твоя тетя. Думаю, она бы посоветовала тебе хорошенько подумать о том, чем заняться дальше. Просто если ты хоть в чем-то похожа на нее, значит, тебе заниматься этим в течение следующих шестидесяти лет.

— Сейчас мои мысли лишь о том, как пережить лето. Я делаю то, что должно. Сосчитать стрекоз, проложить для невесты дорожку к пруду. — Помогать мужчине, в которого по глупости влюбилась? — Прости, Люсьен. Забудь.

— Я думал, слово «прости» запрещено.

— Это правило «делай, как я сказала».

— Почему меня это не удивляет?

— Потому что я заноза! Соседка, с которой не надо притворяться. Хотя именно этим ты занимался весь день. Притворялся, что с тобой все в порядке, а сам хотел сбежать домой, закрыть все двери и окна. Тебе не нужно убегать от меня. Я понимаю, через что ты проходишь.

— Думаешь, ты сможешь меня вылечить?

— Нет, Люсьен. Только тебе под силу это сделать. Сомневаюсь, что ты когда-нибудь по-настоящему избавишься от приступов паники, но они станут менее интенсивными, если ты дашь себе шанс.

— А что насчет тебя? Задумывалась ли ты о надеждах и мечтах своего шестилетнего «я»? Не пора ли перестать уклоняться от ответа, подумать, чем заниматься всю оставшуюся жизнь?

— Я не могу вспомнить. На ум приходит лишь желание увидеть маму. И это заслоняет все остальные. — Жимми вздохнула. — А ты беги, если надо. И не беспокойся о пакетах со льдом. Я собираюсь вздремнуть.

— Снова?

— Прошу прощения?

— Ты спала, когда я вернулся с цветами бузины. Я слышал тебя со двора.

— Слышал со двора?

— Такое милое сопение. Думаю, ночью ты совсем мало спала. Должно быть, ужасно болела лодыжка.

— У меня есть обезболивающие. — Правда, она не стала выходить из комнаты, чтобы принять их, опасаясь, что проснется Люсьен и у него вновь случится приступ паники. — Но ты прав. Я не заснула, пока не убедилась, что с тобой все в порядке.

— А я в ответ веду себя как неблагодарный придурок.

— Совсем немного. — Жимми опустилась на старый диван, который стоял в кабинете столько, сколько она себя помнила. Она спала на нем в детстве, пока Флора работала. — Почему бы тебе просто не рассказать, что гложет тебя весь день?

Люсьен взглянул на кожаное кресло, но Жимми покачала головой:

— Это слишком далеко. Я хочу видеть твои глаза, когда ты начнешь мне врать.

Он придвинул стул ближе к дивану и сел на него.

— Я не собирался тебе врать.

— Ты занимаешься этим весь день. Не сознательно, но это присутствует во всем, что ты делаешь. Хочешь прикоснуться ко мне, но держишься на расстоянии. Хочешь остаться, но считаешь, что тебе стоит уйти.

Он выругался, извинился, снова выругался. Провел пальцами по волосам, подыскивая слова, чтобы объяснить, что чувствует.

— Встреча с тобой была как порыв свежего воздуха. Я думал, что справился. Но прошлая ночь доказала, насколько я ошибался. Если мы будем продолжать в том же духе, тебе станет больно.

— Жизнь вечно втягивает нас во что-то новое. У тебя была сильная паническая атака. Они будут случаться, но если ты позаботишься о себе, они станут менее частыми и пугающими. Я не страдаю от посттравматического стрессового расстройства, хотя уже давно не находилась в подавленном настроении, но оно наконец настигло меня. Однако сейчас иду на поправку. — Жимми сняла часы, обнажив татуировку, которую обычно скрывал ремешок, и показала ему запястье. — Это спасло меня.

Он взял ее за руку.

— Именно это всколыхнуло мою память в первый вечер. Я запомнил ее, когда ты зашивала мне руку.

Она нахмурилась.

— Как? Я была в перчатках.

— Ты закончила со мной и снимала их, когда я оглянулся. — Люсьен провел большим пальцем по татуировке. — Что это за цветы?

— Незабудки. Они самосейки. Маленькие вкрапления ярко-синего. — Жимми повернула руку так, чтобы он мог видеть, как татуировка обвивает запястье, подняла глаза. — Говорят, они облегчают горе.

— Правда?

Жимми покачала головой, он взял ее руку в свою.

— Расскажи мне о Николасе. Как вы познакомились?

— Николас Ферневал был младшим врачом. Шесть футов ростом, копна светло-каштановых волос, зеленые глаза. Он бежал по коридору, поскольку сложилась чрезвычайная ситуация, повернув за угол, он врезался в меня, сбил с ног. Прокричал извинения, но не остановился. Когда я пришла с дежурства, он ждал меня и настоял на том, чтобы пригласить выпить и, таким образом, извиниться. Это превратилось в ужин, потом он настоял на том, чтобы проводить меня домой, зашел выпить кофе и больше не уходил.

— Похоже, ты производишь именно такой эффект.

— Ты не остался.

— Ты не захотела.

— Я боялась, — призналась она. — Слишком уж быстро. — Все слишком. — Но сейчас я не собираюсь убегать, и тебе тоже не следует.

— Нет.

Они смотрели друг на друга, пока часы не пробили час. Оба моргнули.

— Что случилось, милая? С твоим Николасом. Я знаю, что он умер, но где, как?

— Э-э-э… — Ей потребовалось мгновение, чтобы вернуться