Завоевать жену у алтаря - Ивонн Линдсей

Розалинда не заметила, как заснула, и проснулась, когда Гэбриел остановил машину у гостиницы, в которой она забронировала номер.

— Прости, что заснула, — пробормотала она.

— Похоже, тебе надо было поспать, — заметил он и вылез из машины.

Розалинда подошла к багажнику.

— Вот твой чемодан, — сказал Гэбриел.

К ним уже спешил коридорный. Розалинда сообщила ему, в какой номер отнести вещи.

— Спасибо, что подвез меня, — обратилась она к Гэбриелу. — Ты точно не хочешь остаться на ночь?

На его лице появилось жесткое выражение.

— Нет, спасибо. Я вернусь на ранчо. Утром у меня много дел.

Она кивнула:

— Ну, тогда пока.

Она шагнула к нему и потянулась, чтобы поцеловать его, но он в последний момент слегка повернул голову, и ее губы скользнули по его щеке. Значит, вот так, подумала Розалинда. На нее навалилось отчаяние. Махнув на прощание Гэбриелу, она вошла в гостиницу. Она ни разу не обернулась — боялась, что если обернется, то побежит к Гэйбу и будет умолять его отвезти ее на ранчо.

Возможно, когда она вернется, все будет по-другому? Однако она понимала, что зря тешит себя надеждой. Ничего не изменится, потому что Гэбриел Каррингтон такой, какой есть. Он и не пытался выглядеть другим. И она сама все испортила, когда позволила своему сердцу управлять чувствами, не упомянутыми в том деловом соглашении, что они подписали.

Розалинда почувствовала себя совершенно иначе, едва ступила на землю Нью-Йорка. За неделю этот город согрел ее и наполнил радостью и надеждой. В аэропорту ее встретил юрист, и уже в машине они стали обсуждать контракт. Условия, предложенные противоположной стороной, в полной мере устраивали ее, и подписание состоялось в тот же день, ближе к вечеру.

Сегодняшнее утро Розалинда начала с набросков, так как появился еще один заказчик, который попросил ее разработать концептуальный дизайн эксклюзивного ассортимента только для его фирмы. Всю прошедшую неделю она вела образ жизни, о котором мечтала: яркий, напряженный, наполненный событиями и встречами. Она наслаждалась возможностью работать и творить.

После долгих обсуждений с Пьером и остальными членами управленческой команды Розалинда приняла решение. Теперь ее дом здесь, в Нью-Йорке. Этот город созвучен ее душе так, как никакой другой. А в Ройяле ее ничего не ждет. И никто, если не считать человека, который просто не способен полюбить ее.

Такое решение далось Розалинде нелегко. Она понимала, что оно лишь усугубит и без того сложные проблемы в их отношениях. Понимала она и то, что ей придется выдержать юридическую битву за опеку над ребенком, однако помыслить о возвращении туда, где ей приходилось подавлять свои чувства, она не могла.

Поговорив с родителями по скайпу, Розалинда встретила Рождество наедине со своими мыслями. То и дело спрашивала себя, а что сейчас делает Гэйб. Она допускала, что их отношения смогли бы сложиться иначе, если бы он впустил в свое сердце любовь. Но нет, подумала Розалинда, качая головой, этому не бывать. Нелепо даже предполагать такое. Ей же его доброго отношения к ней и заботы мало. Почему она должна принимать крохи, когда готова отдать все?

Да, они всегда будут связаны ребенком, которого она носит, поэтому им надо найти приемлемый способ взаимодействия при воспитании малыша — ведь жить-то они будут в разных штатах. Наверняка они смогут поддерживать цивилизованные отношения.

Розалинда посмотрела на календарь, висевший на стене: Гэбриел уже получил письмо, составленное ее юристом, — письмо было отправлено экспресс-почтой. Она ждала звонка, электронного письма — в общем, какой-нибудь весточки. Но он так и не давал о себе знать. Возможно, ее отъезд принес ему облегчение, и он радуется, что ему не приходится иметь дело с ее бурными эмоциями.

Но это несправедливо, тут же возразила Розалинда самой себе. По характеру Гэбриел совсем другой. Она своими глазами видела его искреннюю скорбь, когда тот сидел в кресле с фотографией матери в руке. Правда, Гэйб тут же спрятал свои чувства под маской бесстрастности. Может, это из-за матери он отгородился от любви?

Гэбриел все вертел в руках письмо, как будто рассчитывал увидеть что-то новое на обратной стороне листов. Письмо не стало для него неожиданностью. Он знал, в чем нуждается Розалинда, и так же хорошо знал, что не способен дать это ей. Да и что бы это изменило, если бы он дал? Она все равно уехала бы, и он тогда испытал бы еще более глубокую боль.

Гэйб покачал головой. Когда они подписывали договор, все казалось таким простым. Однако жизнь внесла свои коррективы, и ситуация здорово осложнилась. Он очень скучает по Розалинде, как ни глупо это звучит, а ведь ее нет всего неделю. Кто будет напоминать ей, что надо поесть? Стоп, осадил он себя, ей не нужна заботливая мамаша. Ей нужен соратник, который будет поддерживать ее, как и в тот раз, когда он помог ей спасти бизнес. И ведь помог он с радостью.

В глубине души Гэбриел понимал, что посадил в клетку яркую бабочку. Он с детства знал, что бабочки в неволе не выживают. И этой клеткой стало для нее ранчо. То самое ранчо, которое было мечтой его жизни. Когда отец согласился полностью передать ему половину ранчо Каррингтонов, его счастью не было конца, и он подумать не мог, что когда-нибудь сможет отказаться от своей мечты.

А вот теперь может. И хочет. Но почему? Потому, что лишился чего-то, что считал своим? Но разве Розалинда когда-либо принадлежала ему? Естественно, нет. Тогда почему он готов оставить свое любимое ранчо? Ради чего?

«Смотри, как все повернулось», — сказал ему внутренний голос.

Звонок телефона вывел Гэбриела из задумчивости.

— Каррингтон, — произнес он в трубку.

— Похоже, сынок, тебе надо выпить, — сказал отец.

Гэбриел подавил вздох, услышав голос отца.

— Боюсь, — честно признался он, — если я начну выпивать, то долго не остановлюсь. Как ты, папа?

— Лучше, чем ты, судя по всему. Может, поужинаем вместе в клубе? Буду тебя там ждать.

Отец отсоединился прежде, чем Гэбриел успел отказаться. Ему меньше всего хотелось проводить вечер в обществе отца, но деваться было некуда. Он еще раз взглянул на письмо от юриста Розалинды.

— До встречи, папа, — произнес он вслух, положив трубку.

Письмо положил