Пеплом по стеклу (СИ) - Сингер Эрлин

Агитационная кампания при участии Сойки-Пересмешницы снимается тяжело — но ни один из простых жителей Дистриктов об этом не узнает, как не узнает и о том, благодаря кому она наконец стала эффективной. О том, какой сложный разговор имел место между некогда трибутом и ментором, не узнает даже высшее руководство Тринадцатого.

***

По случайности убийство президента Койн попадает на телевидение, давая возможность всей стране узнать о случившемся.

Однако ни одна камера не заснимает суд над сломленной героиней Панема — обнародуется лишь приговор ей.

Охмор, навсегда изменивший Пита Мелларка, также остаётся в стороне, как и причины, по которым он не возвращается в Двенадцатый.

Выбор победителя Второй Квартальной бойни в пользу добровольного изгнания с бывшей Сойкой-Пересмешницей не попадает в фокус.

***

Пламя революции обновляет Панем — именно это показывают по национальному телевидению. Восстановление Дистрикита-12, устранение разрушений, произошедших в ходе военных действий, первая помощь всем нуждающимся и формирование новых законов — вот основное содержание телепередач.

Моральное, психологическое и физическое восстановление экс-символа революции мало кого интересует, и Китнисс — больше не Огненная девушка, не Сойка-Пересмешница, а просто Китнисс Эвердин — с облегчением выдыхает. Пристальное внимание камер тяготило её каждый момент, когда она была под прицелом объективов. Причины жить всё ещё иногда ускользают, но она справляется, каждый день находя новый повод, и это становится её ежедневной обязанностью. Свобода, прогулки в знакомом с детства лесу, письма Энни о сыне, улучшение состояния Пита и постепенное восстановление дружбы с ним и с Гейлом кажутся достаточно весомыми причинами.

И ещё, конечно, возможность раздражать её единственного соседа по Деревне победителей на день дольше, но в этом Китнисс уж точно никому не признается.

***

В фокус камер Китнисс попадает через год, когда вынужденно произносит речь о первой годовщине революции, а по разным сторонам от неё сидят другие победители.

Сидящий справа Пит уже справился со своей частью, озвучив то, что было нужно для укрепления страны. Никогда не имевшая выраженной склонности к ораторскому искусству Китнисс готовится перейти к напоминанию о потерях, а потому крепко сжимает чужую руку под столом, чтобы почувствовать себя хоть немного увереннее.

Она очень надеется, что гримаса боли не отразится на лице Хеймитча и не попадёт в запись.

***

Грядущая свадьба Пита Мелларка и Делли Картрайт порождает общественный резонанс, и всего через семь месяцев после работы с телевизионщиками Китнисс снова вынуждена с ними сотрудничать.

Во время интервью, на котором её спрашивают об отношении к новости, взаимодействии с Делли и напоминают о её собственном «романе» с Питом на протяжении двух Игр, Китнисс отчётливо ощущает кольцо на левой руке, но не бросает и взгляда на свои скрытые митенками пальцы.

***

По национальному панемскому телевидению показывают многое: например, преобразование последней оставшейся Арены в музей истории Голодных игр, продолжающееся развитие инфраструктуры в Дистриктах и даже новый музыкальный проект, идея которого принадлежала самому Плутарху Хэвенсби.

Показывают и открытие нового реабилитационного центра в Дистрикте-12, где присутствует Китнисс (уже давно переставшая быть Эвердин, но именно так знакомая большей части Панема), ведь центру присваивают имя её покойной сестры.

За прошедшие шесть лет Китнисс научилась жить с болью, хоть одна мысль о Прим всё ещё царапает её где-то в области сердца. Но всё же Китнисс держится и больше не ускользает в пучину едких воспоминаний, не закрывается и не уходит в себя. Она может легко пересчитать причины, по которым не делает этого, — все они здесь: и Энни с подросшим Финником-младшим, и Джоанна, стоящая под руку с Гейлом (Китнисс ещё предстоит выслушать историю, как эти двое умудрились найти друг друга), и Пит с Делли и их трёхлетней дочерью.

Её персональная причина оставаться в живых находится рядом с ней, держа её за руку и переплетя пальцы, и впервые окружающие имеют возможность видеть. Первый раз на памяти Китнисс они не скрываются от камер, а стоят рука об руку, готовые к тому, что эти кадры, скорее всего, облетят весь Панем.

Китнисс кажется, что шесть лет — достаточно большой срок, чтобы народный интерес к её персоне если не исчез, то хотя бы угас. И, даже если это не так и телевидение с папарацци вновь станут причиной всплеска внимания к её скромной персоне, она готова к этому. Впервые Китнисс ощущает в себе такую уверенность и внутреннее спокойствие.

…Однако по старой привычке свою главную причину, самый важный повод жить, Китнисс Эбернети будет скрывать и охранять ещё очень долго — достаточно для того, чтобы её сын успел вырасти и узнать их семейную историю. И конечно, этот момент не достанется ни одному панемскому каналу.

========== В алом свете (ОЖП, постканон, ER фоном) ==========

Её одевают в красное. Безупречное алое платье, помада в тон. Красный — цвет силы, власти, цвет их флага. Красный ей к лицу. Говорят, в нём она больше похожа на мать. Красный — цвет крови, и это всё, о чём может думать Эрроу Эвердин{?}[Arrow (англ.) — “стрела”].

Кровь будто преследует её, увиваясь за её семьёй по пятам. Душит тошнотворным запахом при рассказах о покойном президенте Сноу, словно пылает сигнальным огнём с рубашки нового президента, мерещится в образах безгласых и нескончаемым потоком льётся с записей Голодных игр её родителей.

Камеры снимают её вновь и вновь, силясь заполучить кадр получше, — чтобы выгоднее продать потом. Её фамилия специально оставлена от матери и сделана почти что брендом. Эрроу покорно крутится, улыбается им и профессионально позирует. Конечно, она не позволит себе испортить фотосессию — слишком уж дорого это может обойтись, — но мысленно она сжигает студию дотла. Однако ни тени эмоции не отражается на её лице — за девятнадцать лет пристального внимания она привыкла удерживать маску.

Ещё через два с половиной часа съёмка заканчивается, и её милостиво отпускают. До очередного востребования. Которое непременно случится, и очень скоро — буквально на следующий день, а до этого ей ещё нужно будет поработать лицом на одном из многочисленных мероприятий для капитолийцев. Как бы сказала тётя Эффи, у Эрроу плотный график.

Она ненавидит всё это: Капитолий, буквально приговоривший её родителей к её рождению; вечные съёмки, поездки и концерты — её способности к пению столичные пиар-менеджеры возвели в абсолют, так что, по мнению всего мира, Эрроу — блестящая певица, унаследовавшая дар от матери и деда. Но ещё больше она ненавидит себя.

Ненавидит за принудительное появление на свет, которое сломало жизни матери и отца, за слабость, благодаря которой вынуждена торговать своим образом и генами в обмен на неприкосновенность, за неспособность противостоять Капитолию.

Она почти не знает собственных родителей: в пять лет её забрали в столицу с возможностью посещать Дистрикт-12 раз в два месяца. Одна неделя против всего времени вне дома. Сам президент Крейн сказал, что это устроено для её блага. Эрроу уже который год глотает замечание, где она такое благо видела.

Президент вообще много чего говорит — в основном, конечно, о том, что её деятельность идёт на пользу всем окружающим. Однако о ещё большем Сенека отмалчивается, и тогда за него говорит Эффи — осторожно, урывками, но правдиво. Родителям шансов поговорить с ней выпадает мало.

Подлинная история начинается на Семьдесят четвёртых Играх, когда Китнисс Эвердин совершает свой знаменитый бунтарский поступок. Жаль, что трюк с ягодами проваливается: вместе с искусственным дождём распорядители выпускают всего одну иглу с ядом, но её хватает для того, чтобы все решили, что Пит Мелларк всё же отравился морником.

Президент Сноу — мастер манипуляции. Тогда он с убийственной точностью воздействует на Китнисс, сочетая обещания с угрозами. Он предлагает жизнь: безопасную жизнь самой Китнисс, её семьи, друзей и всего Двенадцатого, а в обмен просит всего лишь снова поиграть на камеру. Неповиновение — мгновенная смерть, гарантированный несчастный случай, влекущий за собой кончину всех, кто ей дорог.