Отдай мне дочь - Тата Златова

Не стала прерывать их разговор. Терпеливо дождалась, пока Ирка помашет дочери рукой на прощание, а Аня со счастливой улыбкой скроется за дверью детского сада. Когда вышла сестре навстречу, та слегка оторопела, но потом тряхнула копной густых волос и приветливо раскинула руки.

— Милка, дорогая, ты что здесь делаешь?

— Хотела извиниться за вчерашнее, — пробормотала, напрочь забыв все заготовленные слова. — Ушла, сорвала наши планы…

— Ой, да брось! — рассмеялась она. — Я уже и забыла. Слушай, я бы пригласила тебя на кофеек, но тороплюсь. Надо кое-какие бумаги подписать, — понизила голос, замялась, но продолжила: — вроде договорилась, чтоб Аню через недельку забрали.

Господи, как просто она об этом говорит! Как о чем-то обыденном! Милану пронзила дрожь. Каждый нерв зазвенел, натянулся до болезненного предела. Она закрыла глаза, стараясь унять бешеное сердцебиение, чтобы силы найти для ответа, чтобы голос появился, чтобы слезы проглотить. Наконец выдавила:

— Ты не передумала?

Сестра носком туфли провела по плитке полосу. Нервно, даже раздраженно.

— Нет.

— И на сколько ты собираешься ее там оставить? Может, лучше к отцу ее отвезешь? Или… ко мне?

Отец вряд ли согласится взять опеку над внучкой. Его-то и по большим праздникам у них не бывает, постоянно по заграницам ездит со второй женой, привык жить для себя, смысла нет к нему обращаться. А вот она, Милана, Анечку взяла бы к себе. Даже если Кирилл будет против, все равно не бросит!

Но Ирка только поморщилась:

— Ты не поняла. Она — обуза. Для всех. Я уже приняла решение, не пытайся меня переубедить!

Ее голос оставался холодным. Не было в нем горя, не было жалости к ребенку, слез и сожаления. Милана все смотрела на нее и ждала, пока она заплачет — тут-то она и сможет ее переубедить! Но нет, ее лицо по-прежнему выражало только одну эмоцию — раздражение. Она демонстративно смотрела на наручные часы, отчетливо давая понять, что этот разговор ей неинтересен.

— Как же так?! Я не могу в это поверить, Ир! — Милана схватилась за голову. — Ладно бы чужой ребенок, но свой…

Слезы рвались наружу, самообладание трещало по швам, в горле ком застрял, мешая говорить. Но она должна. Должна сказать, убедить, отговорить! Сделать все, что в ее силах.

— Я устала повторять, что у меня к ней нет никаких чувств! Ею в основном занимался Коля, а я так, по настроению, — раздраженно бросила она. — Все, я не хочу больше говорить об этом! Ты зря теряешь время. Я уже приняла решение.

— Ты что, идиотка? — Милана все-таки не сдержалась и выругалась. — Это же не игрушка, это твой ребенок! Как это — «нет никаких чувств»? Как можно отдать ее неизвестно куда из-за собственного эгоизма?!

Их взгляды схлестнулись, и на секунду Милане показалось, что она достучалась, что в этих холодных глазах вот-вот мелькнет раскаяние. Но нет. Ирка подскочила и резко вцепилась Милане в плечо. Пристально, с ненавистью на нее посмотрела.

— Не тебе меня судить, понятно? И вообще, не лезь не в свое дело!

Милане хотелось высказать ей все, что думает, в наглое, бесстыжее лицо, но в горле застрял ком. Она не могла определить, что сейчас чувствует. То ли злость, то ли страх, то ли отчаяние. Нет такого слова на свете, которое могло бы описать то, что творилось сейчас у нее на душе. Ее жгло и трясло, хотелось, чтобы весь мир рухнул, чтобы вместе с людьми исчезла вся несправедливость, подлость, жестокость. Не от злости она желала этого; сама не понимала, почему. Внутри как будто все оборвалось.

Заметила Ирка ее состояние или нет, во всяком случае, виду не подала. Презрительно вздернула брови и прошипела:

— Будь любезна, уйди с дороги.

Не дождавшись реакции, бесцеремонно оттолкнула ее и ринулась вперед.

— Ты же ее не насовсем там оставишь? На время? — крикнула Милана ей в спину. — Она хоть сможет приезжать домой?

— Нет! — жестко отрезала Ира и ускорила шаг.

— Что ты ей сказала?

Сестра остановилась на секунду, обернулась. По губам скользнула неприятная ухмылка.

— Ничего.

И поспешила вперед. А Милана смотрела ей вслед и понимала, что сестра уже не отступится. Решение принято и ничего нельзя изменить…

— Увы, диагнозы неутешительные… — Молодая женщина-врач слегка надкусила кончик шариковой ручки, сосредоточенно выписывая рецепт. Милана ерзала на стуле и нервно кусала губы, борясь с желанием закрыть уши и выскочить из кабинета. Но усилием воли заставила себя остаться на месте.

— Шансов больше нет?

Врач посмотрела на нее поверх очков.

— Ну, на дворе все-таки двадцать первый век, так что все возможно, — ушла она от прямого ответа. — Можно попробовать сделать ЭКО. При современных технологиях эта процедура не травматична для организма женщины и будущему малышу не навредит…

— Спасибо, но вряд ли я решусь, — перебила Милана и сжала кулаки.

Женщина ничего не сказала, лишь поправила очки. Но по виду стало ясно, что надежды почти нет.

Милана шла по улице совершенно разбитая, ничего не видя вокруг. То и дело кого-то задевала плечом, рассеянно извинялась и шла дальше. Слез не было, наверное, уже все выплакала. Да и толку плакать-то, все равно приговор не изменишь. Еле доковыляла до автобусной остановки, упала на скамейку и замерла в ожидании. Машины ехали в разные стороны, подъезжали автобусы, но Милана не замечала. Мысленно она находилась далеко отсюда.

— Девушка, у вас телефон звонит, вы что, не слышите? — пробурчала недовольная тетушка, приземлившаяся рядом на скамейку.

Милана наконец пришла в себя. И правда, в сумочке разрывался мобильник. Вынула его и, нахмурившись, посмотрела на экран: отец. Сердце дернулось.

— Да, пап.

— Привет! Как дела? Мы с Юленькой вчера вернулись из Италии. Подарков накупили! Приезжай.

— Ты знаешь, что задумала Ирка?

— Опять влезла в кредит ради какой-то безделушки? — фыркнули на том конце провода.

— Она собирается сдать Аню в детдом, — Милана решила не юлить и не выжидать подходящего момента, а сразу сказать правду — неприглядную, неприятную и жестокую.

Повисло растерянное молчание, да такое долгое, что ей на мгновение показалось, что их разъединили. Нахмурившись, посмотрела на экран, убедилась, что звонок не прерван. Судя по всему, отец не в курсе.

— Ты уверена? — наконец донеслось до нее сдавленное.

— А ты думаешь, такими вещами можно шутить?

— Она что, с ума сошла?!

Снова молчание и странный звук какой-то, будто отец задел какую-то вещь,