Лора Морган - Цыганская кровь

Он еще сильнее нахмурился:

— В чем дело? — спросил он изменившимся голосом. — Что с тобой?

Тори опустила глаза, невидящим взглядом уставившись на пуговицу его рубашки, словно стараясь ее запомнить. Две верхние пуговицы оставались не застегнутыми, и в открытом вороте виднелись темно-рыжие волосы, покрывавшие загорелую кожу, под которой выступали твердые мускулы тела там, где, в глубине уверенно и мощно билось его сердце.

— Мне нужно побыть одной, Девон, — сказала она, и его имя как-то необычно прозвучало в ее устах.

Он нежно обнял ее.

— Я не могу уйти от тебя, — сказал он. — Особенно когда ты в таком состоянии. Я не понимаю, что случилось.

Он даже не хочет дать мне возможность сохранить хоть каплю достоинства, подумала Тори, а вслух повторила:

— Мне нужно побыть одной.

— Ну-ка, посмотри на меня, — сказал Девон повелительным тоном, но Тори твердила свое:

— Мне нужно побыть одной. — Она не могла ничего с собой поделать, хотя и чувствовала, что все это начинало походить на сцену из какого-то плохого фильма.

— Ну, Тори…

Сомнения и гордость не покинули ее, но она уже была не вольна распоряжаться собой. Тори посмотрела ему в глаза, и от этого взгляда у него защемило сердце.

— Что с тобой? — мягко спросил он. — Скажи мне, в чем дело?

— Ты все равно не поймешь, — печально произнесла она.

— И все же попробуй.

Тщетно пытаясь подобрать нужные слова и не находя их, Тори поняла, что теряет всякое самообладание. Она была готова разрыдаться. Слишком мало прошло времени. Слишком скоро это снова пришло. Боже мой, как скоро! Конечно, не об этом он ее спрашивал. Но он должен знать. Не для этого ли она привела его сюда смотреть картины?

— Однажды я написала портрет мужчины, — услышала она, словно со стороны, свой неестественный голос.

Девон успокоился.

— Ах, вот в чем дело! Поэтому ты и захотела показать мне картины, — тихо произнес он и добавил: — Расскажи мне об этом портрете.

— Мне хотелось написать портрет этого мужчины, потому что я любила его, — продолжила она все тем же чужим, хриплым после долгого молчания голосом. — И вдруг почувствовала, что не могу писать. Потому что… люблю его. Ведь я все время глядела на него любящими глазами, а когда стала смотреть на него глазами художника, то увидела в нем двух человек. Я старалась писать по велению сердца, но неожиданно обнаружила в нем не того человека, которого знала. — Тори покачала головой, как будто заново переживая потрясшее ее когда-то открытие.

Девон медленно заговорил:

— Итак, ты любила его до тех пор, пока не написала его портрет. Это ты имеешь в виду?

Тори чуть не рассмеялась ему в лицо. Она была возмущена: уж очень просто у него все выходило. Неужели все долгие месяцы страданий, боли можно было вместить в одну его короткую фразу? Тем не менее, она не рассмеялась, а кивнула головой и продолжала, медленно, с трудом выговаривая слова:

— Я должна была это предвидеть, ведь я хорошо себя знала, знала и то, что еще с самых первых своих шагов в искусстве дала себе слово не кривить душой и писать только правду. Я никогда не отступала от этого принципа. И вот, когда я написала Джордана, с моих глаз словно упала пелена, скрывавшая его истинный облик, и любовь ушла.

Тори говорила с расстановкой, чтобы он мог все понять и во всем разобраться.

— Большинство людей, глядя на окружающий мир, видят его, словно через стекло, да еще довольно мутное, и нужно многое знать о человеке, чтобы иметь о нем ясное представление.

— Мне понятно то, о чем ты говоришь, — задумчиво сказал Девон. — Мы видим искаженный образ тех, на кого смотрим. И, лишь узнав их достаточно хорошо, начинаем видеть то, что есть на самом деле.

Она согласно кивнула головой.

— Да, это так. Но художник — если только он настоящий — способен миновать эту стадию, стадию познания. И тогда открывается какое-то внутреннее видение, рождающееся из острой потребности заглянуть в самую суть. С каждым шагом, с каждым мазком кисти образ становится все более ясным, и, в конце концов, не остается никаких иллюзий.

Девон заговорил, и в голосе его слышалось участие:

— А не получилось ли так, что, даже освободившись от иллюзий, твои чувства не изменились? И глаза художника, и глаза любящей женщины по-прежнему видели в нем одного и того же, «первого», человека?

— Да, — словно припоминая что-то, ответила Тори. — Это и было со мной. Однако после я поняла, что позволила чувствам взять верх над тем, что я увидела.

— Тори, но как же…

— Я жила только эмоциями, Девон, я всецело доверяла им. И была не права. Этого нельзя было делать. Понадобилась вся сила искусства, чтобы я поняла, что была рабой собственных чувств, диктовавших мне отношение к недостойному человеку.

Глубоко вздохнув, Девон спокойно спросил:

— И какая же здесь связь с тем, что ты не хочешь написать мой портрет?

На какую-то долю секунды Тори почувствовала себя загнанной в угол, как преследуемый охотником дикий зверек. Потом, глядя прямо в его глаза, она прошептала:

— Ты сам прекрасно понимаешь, какая тут связь.

— Тори… — начал он, и голос его прервался.

Тори резко отступила назад. Девон должен все узнать до конца, иначе он может сказать или сделать сейчас что-нибудь непоправимое.

Сдерживая дрожь в голосе, она сказала:

— Возможно, я должна буду написать твой портрет. Но после этого все может измениться. Я хочу, чтобы ты это понял.

Девон тоже с трудом сдерживал волнение.

— Я также хочу, чтобы ты поняла одну вещь. Я никогда не отказываюсь от своего принципа: всегда оставаться самим собой. И никогда не пытаюсь внушить каких бы то ни было иллюзий на свой счет.

— Ну а что, если я сама создаю себе какую-то иллюзию, как это уже было со мной однажды…

— Сейчас ты сильнее, — возразил Девон.

Тори вдруг подумала, что никто из них еще не сказал другому слов любви, но тут же поняла, что и сейчас их не будет. Еще рано — и для него, и для нее. Она испытывала огромный прилив нежности к этому человеку, который, будто читая ее мысли, понимал и то, о чем она не говорила. Однако вслух она только произнесла:

— Я надеюсь, что да.

Девон осторожно попросил ее:

— Ты не могла бы показать мне ту, последнюю, картину, которую я еще не видел?

Тори внимательно на него посмотрела и, будто смирившись с неизбежным, сказала, вздохнув:

— Почему бы и нет? По крайней мере, ты увидишь, как беспощадно правдива моя живопись. Она вон там. — Тори кивком показала на угол комнаты, где стоял последний ящик.

Девон подошел к нему и, взяв инструменты, открыл. Перед тем как вынуть полотно, он нерешительно посмотрел на Тори.