Кристина Лестер - Утро в Нормандии

– Кейт… У меня в голове не укладывается, что это – ты. Тебе нравится здесь? Ты останешься со мной?

Она кивнула и вновь прильнула к его губам.

– …Мне правда нужно в город… Пойдем, я познакомлю тебя с мамой?

– Хорошо, – сказала она и нежно-нежно поцеловала его в щеку.

Наверное, в ее взгляде появилось что-то новое, чего раньше он никогда не видел. Потому что вдруг, как тогда, на кафедре, подняв ее подбородок, Бернар снова попросил:

– Кейт, посмотри на меня.

Она посмотрела на него, вспоминая, как все эти дни повторяла его имя.

– Кейт! Кейт, я люблю тебя.

Она уткнулась лбом в его лоб и промолчала.

Могла ли она сказать ему те же слова? Конечно, могла, но почему-то не решилась…

Вечером он вернулся из города. За это время прошло, конечно, не два часа, а гораздо больше. За это время Кейт успела побродить по полям, поболтать с мамой Бернара и даже позвонить на работу, чтобы предупредить, что несколько дней ее не будет. Почему она решила, что несколько дней, а не один? Потому, что он сказал ей самые главные слова. Потому, что она тоже их скажет сегодня ночью.

– А я думала, что вы приехали на студию, – со смехом сказала мама, когда Бернар отправился на своей машине в город. – Он тут с ума сходит со своей студией. Так переживает!

– Ему нравится заниматься музыкой?

– Это еще с детства… Ну и потом, – она смущенно улыбнулась, – это ведь приносит доход. А мы живем… сами видите, не богато.

Эта кроткая женщина с грустными глазами так понравилась Кейт, что ей не хотелось отходить от нее. Она вспомнила старуху в резервации, к которой у нее тоже сразу легла душа и с которой они не ошиблись друг в друге.

– Вас зовут Кейт?

– Да.

– А меня Мари, – сказала она и снова почему-то засмущалась.

– А Бернар часто наведывается в студию? Мне казалось, он не уезжал из Парижа, только на Рождество…

– Нет, он здесь бывает хотя бы раз в месяц. А уж в апреле приезжает к нам на пару недель, а то и больше. Длинный отпуск у него летом, а сейчас… Он очень любит весну в Нормандии, – Мари усмехнулась, – только в прошлом году почему-то не приехал. Так весь месяц и проторчал в Париже.

Кейт прикрыла глаза.

– Мы как раз познакомились в прошлом апреле.

– Правда? Ну вот видите – это судьба. – Мари искренне улыбалась ей. – Вообще-то, он ничего не рассказывал о вас…

– Я учусь в Сорбонне…

– Ах, вы его студентка?

– Нет. То есть да, конечно.

Кейт сама не успела понять, как это произошло. Но она вдруг спокойно и с достоинством добавила:

– Я приехала сюда потому, что люблю вашего сына.

На глаза ее вновь навернулись слезы.

– Ну полно, полно, Кейт. – Мари сама вытерла ей щеки чистой льняной салфеткой, другой рукой обнимая за плечи. – Это от счастья. Давай вот лучше я налью тебе парного молочка. Молоко нынче душистое – травы цветут…

Кейт выпила кружку молока и вправду успокоилась.

– Мой сын тоже давно не выглядел таким счастливым. – Мари усмехнулась, опускаясь на стул рядом с Кейт. – Может быть, с самого детства. Спасибо тебе за это, детка. Только не наделайте глупостей, и пусть Бог будет с вами…

Кейт ничего не рассказала Бернару об этом разговоре, когда он вечером приехал со студии. Они с Мари готовили ужин для своих мужчин, которых ждали с работы. Потом Кейт со страхом наблюдала, как Мари доит коров, и даже решилась подойти поближе, но так и не смогла сесть на низенькую скамеечку у ног этого рогатого чудовища. Правда, теорию она прослушала внимательно и сделала вывод, что ухаживать за животными весьма непросто. Уже в сумерках на дороге появилась красная машина Бернара. Кейт повисла у него на шее и с ее губ слетели совершенно непостижимые слова:

– Знаешь, Бернар, мне хочется жить тут всегда и каждый вечер дожидаться тебя с работы, кормить ужином, слушать твои рассказы о том, как прошел день…

– Не могу представить тебя в этой роли. – Он счастливо улыбался.

– А я могу. Мне не так уж и нравилась столичная жизнь. Не забывай, что я сама выросла в маленьком городке и не ставила себе цели покорить Париж… Мне нравится в деревне… Я почти научилась доить коров!

Бернар прижал ее к себе и рассмеялся:

– Ну тогда тебе и вправду надо бросать Сорбонну и выходить замуж за крестьянина.

– Хорошо, подыщи мне какого-нибудь своего одноклассника из Лилля, я согласна!

А потом они ужинали все вместе: с соседней фермы вернулся мсье Маршан-старший, он же – Бернар-старший. Сын с отцом были похожи, как две капли воды, у Бернара был еще, оказывается, брат, но он работал где-то в порту и приезжал домой только на выходные. Мсье Маршан приветливо поздоровался с Кейт, похлопал ее по плечу и заявил:

– Ну вот, хоть познакомишь с невестой. А то мы с матерью совершенно не знаем, кто там в Париже окружает нашего сына и какие у него друзья.

Кейт поперхнулась на слове «невеста», Бернар захохотал, а отец, так и не поняв, что произошло, уже переключился на другое: он принялся громить «продажных газетчиков» и не слезал с этой темы до самого чая. В общем, ужин прошел весело, с крестьянским колоритом.

Потом Бернар пригласил Кейт посмотреть «ночную деревню», он стоял в дверях, нежно сжимая ее руку.

– Мы как всегда ложимся рано, сынок, – сказала Мари. – Вы только не замерзните в полях. Сейчас по ночам очень сырой воздух. Кейт, я не стала стелить тебе отдельно, но… – Мари опустила глаза и покраснела.

– Мам, мы сами разберемся. Спокойной ночи. – Бернар поцеловал мать и вышел на улицу.

Щеки Кейт тоже горели огнем. Это случайное упоминание о ночи, этот жест гостеприимства, таивший для Кейт и Бернара особый смысл, в один миг сменил им настроение. Мирный деревенский вечер, с семейными разговорами и тихим стрекотанием кузнечиков, вдруг исчез. Перед глазами Кейт вновь стоял Париж, зима и их прогулки по ночам. Прогулки с осторожными знаками внимания, которые Кейт так бездумно и расточительно не принимала всерьез.

Они не пошли гулять. Собственно, ничего необычного не произошло, но Бернар и Кейт, снова слившись в поцелуе, простояли несколько минут во дворе, не находя сил и смысла говорить друг другу какие-то слова. Ничего необычного не произошло и потом, когда он внес ее на руках на второй этаж, где была его комната, и они с головой утонули в волнах страсти, утоляя душевный и физический голод.

…Они смогли уснуть лишь утром, совершенно измученные, обессилевшие, крепко прижавшись друг к другу, словно до сих пор еще каждый не мог поверить, что это счастье с ним произошло.

Бернар никак не мог насладиться ею: ее телом и душой, которые теперь, по какому-то взмаху волшебной палочки, вдруг стали всецело принадлежать ему. Кейт отдала себя всю и ни о чем не жалела.