Хочу быть твоей - Кейт Хьюит

– Но ведь ты старалась, да? – наконец промолвил он, и она кивнула.

– Да. И я даже ее нашла. Но эта книга очень дорога ее нынешнему владельцу. Она принадлежала его покойной жене.

– Вот как? – Джованни медленно кивнул, откинувшись в кресле.

– Оказалось, что ее бабушка была горничной какой‑то графини на одном острове. Графиня подарила ей эту книгу на прощание.

– А, я понял. – Он быстро закрыл глаза, и Талия подумала, что он что‑то ей недосказывает.

– Прости, – снова сказала она.

– Ничего страшного, Талия. Но мне кажется, что твоя печаль не связана только с этой книгой. – Он снова открыл глаза и внимательно посмотрел на нее. – Так ведь?

– Да, – призналась она и больше не могла вымолвить ни слова. Горло ее сжалось, и она быстро заморгала.

– О, Талия. Я хотел, чтобы ты посмотрела мир. Хотел разжечь в тебе жажду жизни и приключений, которая, как искра, тлела в тебе, но я, похоже, сделал только хуже.

– Нет, нонно, – заверила его Талия. – Просто иногда… тяжело жить. Когда чувства обуревают тебя. Ты знаешь об этом?

– Да. – Дед печально улыбнулся ей, затем взял ее за руку. – Я знаю.

Дни шли за днями, но Талия не выходила за пределы поместья. Она гуляла по ухоженным газонам, заставляя себя любоваться красотой пышного сада, а сама в это время тосковала о скалистых холмах и белых песчаных пляжах Каллоса. Она тосковала о Софии и Ангелосе, и тоска ее была подобна физической боли, лишавшей ее сна.

Талия потеряла аппетит, и Альма, как ни старалась, не могла накормить ее. В конце концов, в конце августа, Джованни вызвал ее на разговор.

– Дорогая моя, я вижу, что ты мучаешься, – сказал Джованни без всякой преамбулы. – И я знаю почему. Ты влюблена, и сердце твое разбито.

Талия слабо улыбнулась проницательности деда.

– Возможно. Я никогда такого не испытывала.

– Я отправил тебя из дома не для того, чтобы ты разбила свое сердце, – строго сказал Джованни. – Я отправил тебя, чтобы ты снова его нашла. Так не годится, Талия. Ты должна жить… и полюбить… еще раз.

Талия устало кивнула:

– Я хочу, нонно, но…

– Никаких но. Я договорился с одной галереей о выставке твоих работ. Она состоится через две недели.

Талия открыла рот.

– Что…

– Я знаю, что тебе не нравятся подобные публичные мероприятия, но, как тебе известно, многие галереи жаждут показать твои работы. Они спрашивают меня каждый год. И настало время согласиться на их предложение, Талия. Настало время показать себя миру.

– Неужели ты пойдешь в этом?

– Что? – Талия посмотрела на свое светло‑зеленое платье‑рубашку. Сегодня был день открытия выставки, и она позаботилась о своей внешности – по крайней мере, ей так казалось. – Это одно из моих лучших платьев, – сказала она Уиллоу, невесте своего брата Данте. Они приехали несколько дней назад, так же как и другие братья и сестры, чтобы присутствовать на открытии выставки, но Талия с ними лишь поговорила несколько раз, потому что они уединились в одном из гостевых коттеджей.

Талия нервничала при мысли о том, что ей сегодня придется делать. Ей придется показывать свои работы гостям, беседовать с ними, ходить среди толпы. А для этого ей надо подавить в себе свою тревогу и клаустрофобию. Она надеялась, что сможет это сделать.

После ободряющего разговора с дедом она поняла, что хочет двигаться дальше, даже если это будет трудно и, может быть, даже невозможно. Она выбрала для выставки самые удачные свои работы и очень волновалась при мысли о том, что покажет их миру. Но одно из лучших ее творений, которым она несказанно гордилась, осталось лежать дома: это был рисунок с изображением Ангелоса и Софии. После долгого колебания Талия решила отправить его на Каллос.

Поразительно, но ей было так легко рисовать их по памяти. Она изобразила их сидящими на пляже и строящими замок из песка, как это было тогда, в их первый выход на природу. На лице Ангелоса отражалась любовь, а на лице Софии – радость. И оба они работали вместе, получая удовольствие от общения друг с другом. Каждый штрих карандаша был для нее наслаждением, и Талия надеялась, что Ангелос сохранит у себя этот рисунок и увидит, как она любит их.

– А что плохого в этом платье? – спросила Талия Уиллоу, которая ходила вокруг нее, недовольно цокая языком.

– Честно? Оно похоже на зеленое мусорное ведро, – сказала Уиллоу, и Талия невольно рассмеялась. Она не могла не восхищаться прямотой невесты своего брата. – Конечно, оттенок зеленого очень хорош, но не более того, – великодушно добавила Уиллоу. – Она покачала головой, глаза ее весело искрились. – У тебя сногсшибательная фигура и шикарные волосы, а ты не подчеркиваешь ни то ни другое.

– Я никогда этого не делала, – призналась Талия. – Ведь я жила отшельницей, поэтому не интересовалась ни прическами, ни макияжем, ни нарядами.

– Но ведь сегодня все по‑другому, не так ли? – спросила Уиллоу. – Сегодня ты должна блистать.

– Да…

Уиллоу взглянула на каминные часы.

– У нас еще несколько часов до открытия выставки. Позволь мне сделать тебе макияж?

– Макияж? – Талия хотела отказаться, но передумала. Почему бы ей не сделать макияж? Ведь это ее новый старт, между прочим. Она хочет двигаться дальше. Отчаянно хочет. – Конечно, – сказала она, улыбнувшись Уиллоу. – Почему бы и нет?

Он не собирался открывать этот конверт. Ангелос смотрел на простой крафтовый конверт, присланный ему из Америки, и хмурился. Он не желал знать, что прислала ему Талия. Это его не волновало.

Но это была ложь, в которую все труднее было поверить, особенно если учесть, сколько бессонных ночей он провел, думая о Талии.

Прошел месяц с тех пор, как она уехала, – тридцать унылых бесконечных дней. Приехала новая няня – именно такая, какую он хотел. Когда‑то. Она была сдержанной и немного отстраненной. И хотя ее обращение с Софией было безупречным, ни Ангелос, ни София не смогли привязаться к ней. Ее мелодичный смех не разносился по всей вилле, она не говорила на ломаном греческом, смешно коверкая слова, у нее не было веснушек на плечах и солнечных бликов в волосах. Она не была Талией.

Ангелос знал, что должен был забыть ее. Ведь она лгала ему. С одной стороны, он мучился угрызениями совести от того, что так жестоко с ней поступил, с другой – он четко понимал, что сделал все правильно. У них не было совместного будущего.

Тяжело вздохнув, Ангелос уставился на конверт,