Пенни Джордан - Ночь, которой не было

Ноги ее подгибались, когда она залезала в машину. Если поездка сюда показалась ей настоящей пыткой, как тогда вынести долгое возвращение домой?

Единственное, что ей остается сделать, в ужасе догадалась она, когда Мэтт уселся, справа от нее и завел мотор, — это отвернуться в сторону и притвориться, что задремала.

По крайней мере, тогда им не придется разговаривать. Она знала, что обязана принести ему свои извинения, но понятия не имела, с чего начать. Кроме того, разве словами можно что-нибудь исправить? Никакие слова не могут вернуть или же изменить наше прошлое…

Тот факт, что Мэтт покидает конференцию, вполне красноречиво свидетельствует о его состоянии. При мысли об этом Николь почувствовала себя настоящей преступницей. Она отвернулась к окну и старательно зажмурила глаза, даже не заметив, что машина плавно тронулась с места.

Как бы ему ни хотелось переговорить с ней, пока, что он не мог этого сделать — ни в отеле, ни за рулем отношений не выясняют.

Он бросил взгляд на часы. Уже почти девять часов… Выходит, будет около полуночи, когда они вернутся в городок. Он задумчиво посмотрел на Николь, неподвижно сидевшую, слева от него. Она была слишком возбуждена, чтобы так быстро заснуть. Рассматривая ее волосы, мягкой волной упавшие на щеку, такие шелковистые и блестящие, Мэтт улыбнулся, вспоминая растрепанные кудряшки, вызывающее платье и кошмарный макияж… Неудивительно, что он не узнал ее — по крайней мере, не узнал глазами.

Однако тело его сразу же узнало ее, и теперь он понял, почему его постоянно так влекло к ней. Одно ее присутствие по-прежнему возбуждало в нем неистовое желание. А его чувства? Он напрягся, припоминая, как часто думал о ней, пока был в Америке, как, вернувшись, сразу же попытался связаться с ней. Но оказалось, что она уже уволилась с работы и не оставила адреса.

Ему показалось, что теперь он начинает понимать, почему она так поступила. В тот вечер восемь лет назад он заметил, как она поглядывала на Джонатана, когда думала, что на нее никто не смотрит. Общения с сестрами-подростками было вполне достаточно, чтобы Мэтт прекрасно разбирался во всех симптомах безответной девичьей любви. Ведь именно поэтому он решил сразу же подыграть ей — ему просто, стало, ее жаль. Кроме того, уже тогда он не испытывал к Джонатану Хендри никаких дружеских чувств.

Отчаянно страдая, Николь смотрела в окно машины, всем сердцем желая, чтобы они поскорее доехали. Если ей повезет, родители уже будут спать, когда она вернется, значит, до утра ей не придется ничего объяснять. А завтра утром… Она горько улыбнулась. Ей захотелось оказаться далеко-далеко, захотелось, чтобы поскорее прошло, как можно больше лет. Однако она прекрасно сознавала, что, сколько бы лет ни миновало с этого дня, она никогда не забудет боль и унижение, пережитые, сегодня вечером.

— Николь…

Хорошо знакомый мужской голос проник, казалось, в самую глубину ее дремоты. Николь неохотно открыла глаза, и в ту же секунду весь ужас случившегося вновь обрушился на нее.

Машина уже никуда не ехала, но, выглянув в окно, Николь увидела не милый с детства родительский дом, а незнакомый коттедж причудливой формы.

Она быстро обернулась к Мэтту, но он предупредил готовые сорваться с ее губ вопросы, твердо сказав:

— Мне кажется, нам с тобой есть о чем поговорить, не так ли?

Поговорить? Сейчас, ночью? Ведь уже почти полночь, и, кроме того, о чем еще им разговаривать? Совершенно ясно, что она подаст заявление об уходе с работы, но, как ни старайся исправить ситуацию, ничем уже не поможешь.

Однако не успела она запротестовать, как Мэтт открыл дверцу со своей стороны и вышел наружу. Очевидно, он принял ее молчание за согласие, тоскливо подумала Николь, когда он обошел машину и открыл для нее дверцу.

Мэтт повел ее к коттеджу, говоря:

— Я подумал, что гораздо удобнее разговаривать здесь, чем в отеле.

Николь собиралась возразить, что ей хочется вернуться домой, но Мэтт уже вставил ключ и открыл дверь, а потом на ощупь включил свет.

Холл и коридор оказались узкими и темными. Прямо посередине находилась лестница, круто поднимавшаяся на второй этаж, а слева и справа виднелись двери. Мэтт открыл дверь справа, жестом показывая, что Николь должна пройти туда.

Чувствуя слабость во всем теле, и сощурившись от яркого света, она прошла в комнату — очевидно, гостиную.

Обстановка показалась ей простой, но достаточно удобной и намного более домашней, чем она ожидала увидеть в доме, снятом в аренду. В основном из-за книг, разбросанных по комнате там и тут.

— Я предпочитаю книги телевизору, — сообщил ей Мэтт, изрядно напугав ее легкостью, с которой моментально прочитал ее мысли. — Садись, а я пока приготовлю что-нибудь погорячее.

И снова Николь хотела возразить, что ей ничего не надо. Ей показалось, что все это происходит во сне — в странном сне, где она ничего не может сделать, а ее действиями манипулирует кто-то, совершенно посторонний.

Это было на редкость необычное ощущение, возможно связанное с состоянием шока, в котором она находилась после разыгравшейся в отеле драмы. Однако, пытаясь здраво осмыслить свое безразличие, она не в силах была ни заговорить, ни пошевелиться. Даже когда оглушенный потрясением разум вдруг подсказал, что сейчас никто и ничто не может помешать ей встать и уйти из коттеджа, она продолжала сидеть на месте.

Вскоре появился Мэтт с подносом, на котором были две чашки кофе. Николь сидела в одном из глубоких кожаных кресел возле камина. Едва Мэтт приблизился к ней, она автоматически отпрянула и вжалась в спинку кресла. Она отшатнулась не от него, а от самой себя, от всего, что случилось по ее вине.

Казалось, он бесконечно долго стоял и пристально глядел на нее, а затем тихо спросил:

— Ты ведь не боишься меня, а, Ники?

Она так и не поняла, отчего у нее вдруг перехватило дыхание — оттого ли, что он заговорил так тихо, или оттого, что назвал ее ласковым, уменьшительным именем. Но она нашла в себе силы отрицательно помотать головой.

— Мне очень жаль, что все так произошло сегодня вечером, и я жалею, что не узнал тебя раньше, — сказал он, как-то странно посмотрев на нее. — Может быть, если бы я обращал больше внимания на свои чувства и ощущения, я смог бы сделать это с самого начала.

Николь уставилась на него, недоуменно размышляя, почему он так спокоен, почему говорит с ней так вежливо, когда в действительности, должно быть, разъярен и, вероятно, искренне презирает ее. Но тут вдруг он протянул руку и взял ее ладонь в свою.