Никки Логан - Выбор ее сердца

– Как-то я сказала тебе, что, если Трэвис вернется домой живым и здоровым, все остальное не будет иметь значения.

Он едва заметно кивнул.

– Но я заблуждалась, полагая, что смогу повести себя в этой ситуации по-взрослому. Оказывается, под давлением я ломаюсь. Это имеет значение, Маршалл, да еще какое. Даже споря с людьми, предупреждавшими, что брата может не быть в живых, в душе я надеялась на их правоту. Мне было проще принять его смерть, чем сознательное нежелание общаться с собственной семьей, обрекая всех нас на вечные муки неведения. Впоследствии я возненавидела себя за подобные мысли.

На лице Маршалла отразилось понимание.

Когда оказалось, что это правда. Я очень сожалею обо всем, что наговорила тебе тогда. Просто ненавистна была мысль о том, что ты ставишь Трэвиса превыше меня. Стыдно признаться, мне потребовалось несколько дней, чтобы понять, что точно так же поступала я с тобой каждый божий день. Отводила тебе вторую роль. А ты пожертвовал собой и нашим шансом быть вместе. Ради меня. Чтобы избавить от боли.

– Значит, ты приехала извиниться?

Эва чувствовала себя так, будто сердце в груди стало в два раза больше. Тяжелое, исполненное сомнений, гулко колотящееся, оно затрудняло дыхание.

– Ты согласился со второстепенной ролью ради меня. Не многие мужчины на твоем месте поступили бы так же.

Когда он заговорил, в его голосе послышалась легкая неуверенность, при этом он по-прежнему напоминал неприступную крепость.

– Так ты хочешь поблагодарить меня?

Она глубоко вздохнула, продолжая нервно сжимать и разжимать пальцы:

– Я хотела проверить, не слишком ли поздно.

Маршалл не двинулся с места:

– Слишком поздно для чего?

– Для осуществления твоей мечты. Деревянный домик в лесу в окружении источников. И я. И ты, – поспешно добавила она.

И занятие любовью дважды в день. Эти картины неотступно преследовали ее долгими одинокими ночами с тех самых пор, как Маршалл уехал.

Ни слова не говоря, он подошел к окну и стал смотреть на пейзаж.

– Ты запала мне в душу, Эва, – признался он. – Закончив проверку, я вернулся в Сидней, полагая, что через некоторое время смогу забыть о тебе. Но время шло, а твой образ не становился менее ярким. Он запечатлелся на моей коже, как татуировка, и я не смог стряхнуть тебя. Ты поселилась вот здесь. – Он ударил себя кулаком в грудь. – Но порывы сердца не имеют значения, потому что голова знает лучше. Если жизнь меня чему и научила, то это думать головой. – Он повернулся к ней. Я не раз разрывал отношения, длящиеся гораздо дольше наших с тобой, Эва, поскольку они не шли мне на пользу. Зачем же мне довольствоваться ролью второй скрипки в твоей жизни?

– Это не…

– Поэтому, Эва, я обзавелся домиком в лесу, окруженным озерами, и надеюсь обрести здесь счастье. Большое счастье. – Он печально вздохнул. – Но тебя в моих мечтах больше нет.

Эти слова с силой ударили ее под дых.

– Совсем? – чуть слышно спросила она.

– В твоем сердце не было места для меня, Эва. Прежде я считал, что ты держишь меня в качестве замены пропавшему брату, но теперь изменил точку зрения. Просто ты эмоционально не способна на полноценные отношения, а я заслуживаю лучшего, чем скромная роль второго плана.

Она пыталась восстановить дыхание, что давалось с трудом. Внутренний голос подсказывал уйти, вернуться домой, вот только, направляясь сюда, она надеялась, что именно это место станет ее новым домом.

Ради этого стоило проявить храбрость, пойти на риск.

– Я отправилась в путь не ради того, чтобы найти Трэвиса, – призналась она чуть слышно. – Я пыталась придумать способ отпустить его. – Она содрогнулась. – Это ужасало меня. Я спрашивала себя: что, если в моем сердце останется огромная зияющая дыра в том месте, где прежде были любовь, беспокойство и боль за него? Что, если я не сумею ее заделать? Исцелить? Кем я буду без него? Значительная часть меня самой потеряется.

Глядя на сильные руки Маршалла, скрещенные на груди, Эва мечтала, чтобы он обнял ее.

– От меня осталась пустая мертвая оболочка. – Она на шаг сократила расстояние между ними. – А потом появился ты на своем нелепом оранжевом мотоцикле, татуированный и обросший. Ну, просто как ледокол. Дюйм за дюймом ты упрямо ломал сковывающую меня корку льда.

В глубине глаз Маршалла вспыхнул печальный огонек, Эва с сожалением поняла, что прежде сама всегда его гасила. Воспоминание о нем, стоящем в автобусе и взывающем к ее сердцу, причиняло осязаемую боль. А она-то думала, что не способна ничего чувствовать!

Однако язык его тела оставался непроницаемым.

– Я не затычка, Эва, я человек. Тебе придется поискать кого-то другого.

– Я не хочу, чтобы ты затыкал прореху в моем сердце. Просто перекинь мост.

Он поднял на нее глаза.

Она взяла с дивана подушку и крепко прижала к себе:

– Когда ты уехал, я чувствовала себя ужасно. Тебя нет, Трэвиса нет, мамы нет, папа на другом конце страны. Никогда еще мне не было так одиноко, что странно, ведь я целый год путешествовала в одиночку.

Маршалл нахмурил брови и выпрямился:

– Что же изменилось?

– Я не могла больше оставаться замороженной. – Она пожала плечами. – Пыталась сделать то, что и прежде, приспособиться, но прямо из ниоткуда возникали мощные эмоции, и я поняла, что лелею те же чувства, что и Трэвис с тех пор, как умерла мама. Безысходность. Тревогу. Должно быть, я была подавлена, как и он.

– Итак, ты научилась сочувствовать брату. Отлично.

– Я не о нем думала, Маршалл, – поспешно поправила она. – Видит бог, мне следовало бы. Я удивилась собственному отчаянию, невзирая на то, что брат жив. Конечно, я была зла на него, возможно, испытывала ненависть. Но отчаяние? Трэвис исчез из моей жизни с тех пор, как не стало мамы, хотя некоторое время еще присутствовал физически. Я научилась компенсировать его отсутствие и не рассыпаться при этом на куски. И оказалась одна на скоростном шоссе в растрепанных чувствах из-за ухода человека, с которым знакома всего две недели.

Маршалл поднял голову и сверкнул глазами, хотя ничего не сказал.

– Я не думала о Трэвисе и не плакала о нем. Я думала о тебе, и тебя мне недоставало.

Маршалл не нашелся с ответом.

– Без тебя все было как-то не так, – прошептала Эва.

– Ты хоть понимаешь, как тяжело мне это слышать? Теперь?

– Значит, уже слишком поздно.

У Эвы сжалось все внутри.

Она схватила сумочку:

– Не хочу, чтобы ты плохо думал обо мне, Маршалл. Чтобы вспоминал как сумасшедшую, разъезжающую по стране на автобусе. Мне предстоит разучиться пользоваться механизмами приспосабливания, отлажено функционировавшими во мне годами. Это долгая работа.