Его тайная одержимость (СИ) - Лиман Алиса

Он не просто спросил: спал ли я с Соней, он сразу пошел дальше. Тогда к чему вообще этот вопрос?

— В с-смысле? — теряюсь я, но чувствуя, что отпираться от правды нет смысла, решаю просто ответить честно: — Больше ни с кем за последние пару лет.

Чувствую, что готов попунцеветь, как школьник, с которым батя о том самом поговорить решил.

— Хорошо, — кивает отец. — Значит хоть неожиданных наследников ждать не придется.

— Да о чем вы? — непонимающе хмурюсь. — Я вроде всегда предохраняюсь.

— Я о том, что моя старшая дочь твое предохранение подпортила, методом прокалывания, в надежде на залет, — говорит он выразительно. — И отсюда вопрос возникает, сам понимаешь какой…

Судя по тому, как у меня в груди что-то екнуло, я похоже действительно понимаю, о каком вопросе речь идет.

Галя прокалывала презики? И во времена Сониной свадьбы я ощущал от нее особо интенсивный натиск, касательно секса. Я не велся, потому как с самого начала наши с ней отношения не были чем-то большим, чем секс по дружбе. Однако разницу отношения ощутил. Она меня и подпаивала, и казалось, соблазняла — лишь бы затащить в постель. Этот решительный нахрап с ее стороны закончился только когда я решил предложить ей брак.

Значит женить по залету не удалось, и даже бракованный презервативы не помогли. Однако я и сам сдался. На свою беду.

И получается, что вполне вероятно такой же бракованный презик я использовал с Соней?

Внутри расплывается тепло, от невероятного и такого желанного предположения: сын мой? Это моего ребенка носит Соня? Он от меня?!

— Судя по улыбке на твоем лице, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, — продолжает отец. — Но я на всякий случай с тобой еще одним своим ночным открытием поделюсь.

Вновь концентрирую внимание на старике, мысленно стараясь исключить из цепочки, строящейся от меня к моему сыну, этого мудака — Гену.

Нет, любить своего сына я буду даже при том раскладе, если его биологическим отцом окажется этот утырок. Но будет куда приятней вычеркнуть эту гниду навсегда из жизни моей будущей жены, ребенка и моей собственной.

— Когда ты на моих глазах выкинул уже второй подряд мусор в окно, я не стал медлить, и направился к Гене, как только ты это самое окно закрыл, — продолжает свой рассказ Федор Михалыч, пока я всеми силами пытаюсь усидеть на месте, а не бросится искать Соню немедленно же. — Признаться я и не знал, что в доме твориться, пока не услышал, как ты Гену вдогонку посыпаешь.

— Мне было бы стыдно, окажись на его месте кто угодно другой, — признаюсь честно.

— Я и не собираюсь тебя стыдить, — отмахивается отец. — Я лишь попытался вызнать у Гены, что такое произошло, что вы так поругались. Да обнаружил, что на нем живого места не было. Признаться, я сначала подумал, что это ты так бесстыже вломился в спальню к замужней девушке, а потом еще и мужа ее избил, который вас застукал. Но по мере того, как Гена хаотичными междометиями изливался мне в адрес моей дочери, я понял, что дело было далеко не в тебе.

Он замолкает, будто оценивая, стоит ли мне рассказывать все, что услышал от Гены. А меня едва не трясет от нетерпения.

— Ну же, — подталкиваю я старика.

— Он говорил не слишком приятные вещи. Некоторое из них слишком интимны для посторонних ушей.

— Я не посторонний! — рявкаю несдержанно.

— А кто же ты? — будто вызов мне бросает, возмущенно вздергивая свои мохнатые брови.

Действительно… кто?

Тяжело дышу, осознавая наконец свою роль в жизни Сони:

— Ее будущий муж, — уверенно говорю я, выдерживая испытующий взгляд старика. — И судя по всему, отец ее ребенка.

— Значит ты и без того уже почти не сомневаешься?

— Плевать, даже если биологический отец Гена, ребенок все равно станет моим.

— Самоотверженно, — он потирает заросший щетиной подбородок: — Но я все же озвучу фразу, которую бросил Геннадий, пока его не перехватили мать с Галкой: «Меня к себе ни разу не подпустила, а ребенка от кого-то заделать умудрилась».

— Ни разу? — с сомнением спрашиваю я.

— А что тебя так удивляет? — пожимает он плечами. — Я свою дочь растил в любви к здоровой морали. Знал, что мать только и сможет, что свои свободные нравы дочерям привить, в чем с Галкой и убедился. А потому Соне всегда говорил, что детей делать только после свадьбы стоит, чтобы в подоле не принесла родителям.

Кажется у меня сейчас голова взорвется от этого неожиданно откровенного диалога. Может ли быть, что даже будучи замужем за другим она все это время только меня ждала? И ребенка от меня носила. И судя по всему даже развестись пыталась, только вот не дал ей этот урод! Шантажировать ее решил моим же ребенком!

— Вот и говорю, ничего удивительного, что она Генку не подпустила к себе, ежели ты ее сердце, да прямо с их свадьбы украл, — продолжает старик, вынуждая меня снова взглянуть на него задумчиво. — Не смотри на меня так, будто я динозавр из другой эпохи.

Усмехаюсь этому строгому замечанию:

— Ну по сути так и есть. Это ж прошлый век таких дел до свадьбы ждать. Сейчас уже столько способов не приносить в подоле изобрели, — отмахиваюсь я.

— Может век и прошлый, а проблема вполне злободневная для любого времени. Вон что мать Галку нагуляла, что сама Галька залетела по молодости, — он резко замолкает, будто проговорился лишнего.

— Серьезно? — заговорщическим шепотом спрашиваю я. — Так Галина не ваша дочь?

— Эх! — отмахивается. — Любовь у Таньки по молодости была. Да только поматросил и бросил, а она к родителям вернулась. Беременная оказалась. А я тогда как раз после университета по распределению к ним в деревню попал. Комнату у родителей ее снимал, слышал, как она белугой ночами выла. Да не выдержал, когда ее мать при мне хворостиной в очередной раз решила отходить. Вот и пожалел. Женился. Потом уже и Софку родили, да так и прижились окончательно, как мне казалось. Да только любовь ее походу всего сильнее. Даже дочку в любимые выбрала ту, что отца напоминает.

— Вот оно как, — выдыхаю я ошарашенный его откровениями.

— Смотри не ляпни кому. Это я видать на радостях, что в очередной раз жизнь выиграл, так разговорился. А вообще об этом даже Соня не знает.

— А Галя знает? — задумчиво спрашиваю я. — Она хоть и упоминала все чаще только мать, но никогда не говорила, что вы ей неродной.

— Не знаю я, походу Татьяна рассказала ей уже давно, что она не моя. Нет больше той семьи, которую изначально мы с ней строили, — он говорит это с такой горечью, что я начинаю невольно волноваться, как бы ему снова не поплохело. — Когда мать из своих эгоистичных ожиданий какого-то великого будущего для Галки, ребенка ни в чем не повинного убила, у нас в семье раскол и случился.

— В смысле? Как убила?

— Да там примерно такая же история, как и у матери. Любовь-морковь. А по итогу, — он отчаянно машет рукой, — аборт. Я ж, когда узнал, что эти дуры натворили, тогда меня первый приступ и разбил. Говорил я матери: сама-то вон родила Галину, хоть и без родного отца, да нарадоваться на дочку до сих пор не можешь, а ее счастья такого лишила. Зачем же губить дитя? Да разве она меня послушает, когда речь касается ее дочи? Вот примерно с тех пор и пошло у нас разделение, что я только за Соню отвечаю, а в Галкино воспитание не лезу особо.

А я успеваю подумать, не потому ли Гале проколоть презервативы не помогло от меня залететь? Мало ли какими они методами в деревне могли избавляться от нежелательной беременности…

— Ты, это, Сонечку-то зови, — прерывает мои мысли Федор Михалыч. — Я вроде все, что хотел тебе рассказать — сказал, да от тебя услышать — услышал.

Спохватываюсь:

— Точно-точно! — вскакиваю на ноги. — Только, отец, будь добр не говори ей, что это из-за Генки тебя в этот раз прихватило. А то она ж опять на себя всю вину повесит.

— Так мне и не из-за него, — хмурится.