Ты подарил мне небо (СИ) - Савицкая Элла

Я с колотящимся сердцем подошел ближе и посмотрел на сбившийся комок с насыщенно черными волосами и в отвратительной белой рубашке на голое тело. Пульс зашкаливал от жалости. Девушка даже не подняла на меня голову.

— Я не знаю, как вы собираетесь ей помочь, но не думаю, что что-то из этого выйдет, — с сожалением произнесла Ветищева.

— Оставьте нас пожалуйста, — скорее приказал, чем попросил, но я имею право. За ти деньги, которые я им пожертвовал, можно было бы купить две таких больницы и сделать из них такие учреждения, в которые бы пациенты сами бежали.

Директриса тоже это понимала, поэтому кивнув, покинула палату. Дьявол, у меня руки задрожали. До ошизения захотелось убрать с прекрасного лица волосы и еще раз заглянуть в нереальные глаза.

— Привет, — сказал тихо и присел на ее кровать, которая тут же прогнулась под тяжестью моего тела. Это заставило Николь вздрогнуть и перевести на меня взгляд. Черт. Вот оно. Магия ее глаз, таящих в себе столько боли и переживаний. Как же я хочу исцелить тебя, птичка! Глотаю нервный ком в горле и заставляю себя улыбнуться ей. — Я тебе кое-что принес.

Достаю из пакета пачку зефира, который так любит Кира и ставлю на тумбочку.

— Ты когда-нибудь ела зефир?

Никки не отвечает. Ее взгляд кажется прикован к моему лицу, но я не могу понять слушает она или находится в другом измерении. Тем не менее как ни в чем не бывало продолжаю говорить и улыбаться.

— А еще я принес тебе плеер, здесь куча разной музыки. Современной и веселой. Не знаю, что сейчас слушают девушки твоего возраста, но я скачал ее из плейлиста дочери, а она почти твоя ровесница, так что думаю, тебе понравится. Вот это наушники, вставишь их в уши, а потом нажмешь эту кнопку, — поворачиваю плеер к ней лицом и несколько раз указываю пальцем на нужную кнопку. Может, она в курсе что такое наушники, но мне это не известно, поэтому лучше объяснить. Сердце истекает кровью, когда ее взгляд даже не цепляется за плеер, а так и продолжает сверлить меня, означая, что она меня не слышит. Или не хочет слышать. Может, я ошибся? Может, ей действительно плохо и никакой надежды на улучшение быть не может?

Тяжело выдыхаю и поднимаюсь с постели, не в состоянии отвести взгляда от алебастровой кожи. Беру одеяло и зачем-то накрываю ее им. На улице лето, но мне кажется, что ей холодно. Разве может быть тепло организму, в котором кажется нет ни грамма жира?

— Обязательно попробуй зефир. Он клубничный! И абсолютно безопасный. Это домашний. Там нет химии и всяких примесей. Я заказал его специально для тебя.

Ноль реакции.

— Я еще приду. До свиданья, Никки.

Разворачиваюсь, и выхожу из палаты. Меня трясет, словно я только что побывал на окраине пропасти, с которой сыпались камни, улетая на самое дно и грозясь затащить туда и меня. Она такая маленькая и беззащитная! Хрупкая и ломкая, как хрустальная ваза. И мне так страшно ее сломать, но если она так всю жизнь и простоит на полке, то все ее существование окажется напрасным.

После этого дня я начал навещать Николь каждый день. Я привозил ей все, что только можно было заказать у знакомого кондитера. Специально не покупал в магазинах, понимая каким количеством химии напичканы сладости с конвееров. Имбирные пряники, домашний шоколад, безе в виде снежинок и звездочек, каждый раз что-то новое, но она оставляла все нетронутым. Я хотел выть. Руки начинали опускаться, а мысль, что я придумал себе сказку подтачивала все более основательно. Единственное, мне казалось, что она слушает музыку. Каждый раз плеер лежал на разных местах, и песни менялись. Когда я спрашивал ее о чем-то, в ответ звенела лишь тишина. Иногда я заставал ее за обедом. Медсестра пыталась накормить ее овсянкой. Девушка послушно открывала рот, пару раз слабо жевала и глотала, а я стоял в дверном косяке и зажмурившись от подобного зрелища едва не скулил. А однажды приехать не удалось. Пришлось улететь в другой город по срочному заказу, а вернуться лишь ночью. На утро мне позвонила Юлия Альбертовна и попросила приехать. Голос ее был испуганный и полный неприкрытого волнения. Когда я влетел в здание клиники сердце мое готово было выпрыгнуть от предчувствия необратимого. Что могло с ней случиться? Что произошло такого, что директриса набрала меня в шесть утра, не дождавшись даже начала рабочего дня?

— Александр Константинович, — женщина вышла мне на встречу. Под глазами синяки, руки дрожат, а меня швыряет на самое дно ада.

— Что? Что-то с Николь?

— Да! — в сердцах кивает, а в уголках глаз появляются слезы, — я не знаю с чем это связано, но думаю с тем, что вы вчера не пришли. — Николь к вечеру начала плакать. А когда Лиза пришла забрать с ее полки уже изрядно твердое печенье, она вдруг вскочила и выхватила его из ее рук. Потом сгребла в охапку конфеты и зефир. Понимаете, он пропал, ей нельзя уже его есть, мы пытались объяснить, но она только забилась в угол кровати и крепко держала это все в руках. — Я не мог понять она радуется, или это слезы отчаяния. Единственное, что понимал, это то, что Никки не хочет расставаться с тем, что я ей принес. Она не ест, но все понимает. Не смог сдержать улыбки облегчения и даже рассмеялся от нервного напряжения.

— Но это ведь хорошо, да?

— Да, — эмоционально подтвердила мои догадки женщина и смахнула слезы. — Это первое проявление эмоций за последние несколько лет. Понимаете? Впервые она на что-то отреагировала. Вы сможете сейчас к ней зайти? И пожалуйста заберите сладости, я боюсь, что она может отравиться.

— Да, да, конечно!

Не помню, как вошел в палату потому, что внутри все ликовало от мысли, что Николь реагирует на мои посещения. Сегодня она сидела на кровати. Сладости занимали законное место на тумбочке, а вот плеер был настолько крепко сжат в ее тонком кулачке, что пальцы кажется даже посинели. Когда дверь за мной закрылась, девушка впервые за несколько дней обернулась на ее звук, и когда я увидел в ее глазах радость, я чуть не разревелся. Черт, я последний раз рыдал, когда мне врач сказал о смерти жены в послеродовой палате. На стены лез, чуть не обезумев, а сейчас из горла всхлип рвался от одного этого взгляда.

— Привет, птичка! — на этот раз улыбка на моем лице не была натянутой. Подошел и сел рядом. — Мне сказали, ты вчера буянила. Прости, не смог тебя навестить, пришлось улететь по работе в другой город, но я тебя не бросил. Ты ведь так подумала?

Аквамариновые глаза взметнулись на меня и я задохнулся. Они смотрели четко и ясно, без пелены отчуждения. Николь легко кивнула и снова уткнулась в пол. Нет, нет, только не отворачивайся, а то я потеряю эту тонкую нить между нами. Не совсем понимая что делаю, кладу ладонь на ее крошечный кулак с плеером, и слегка сжимаю. — Посмотри на меня, Николь, — требую мягко и склоняю голову. Она слушается. Огромные глаза снова смотрят на меня, и я улыбаюсь. — Хочешь прогуляться?

Девушка хмурится и отрицательно качает головой, но я вижу сомнение на дне темных зрачков. Кажется, она отказывается по привычке, или потому, что так надо, а не из-за страха.

— Поехали, я покажу тебе уток. Ты когда-нибудь кормила уток?

Снова качает головой, но на этот раз взгляд на отводит.

— Думаю, самое время начать. — Ободряюще сжимаю руку и чувствую, как на ее коже появляются мелкие мурашки. Мне хочется оторвать ладонь, чтобы не смущать ее, но боюсь этим действием только снова загоню ее в раковину.

Я оставил Николь на несколько минут, чтобы поставить в известность Ветищеву о том, что мы покинем больницу на пару часов. Та волновалась, металась из угла в угол, но все же отправила Лизу помочь Никки одеться. Я ждал их у входа, куря сигарету. Мне было страшно. Неизвестность пугает. А такая неизвестность, как Николь пугает вдвойне. Не знаю, чего от нее ждать, как она поведет себя в людном месте без успокаивающих препаратов и докторов, которые смогут помочь, если вдруг на нее нападет истерика. Солнечный луч скользнул вдоль здания, и сзади заскрипела дверь. Я повернулся и тут же подавился дымом. Директриса вела под руку Николь, и я не мог ее узнать. Господи, до чего ж она красивая вне оранжевых стен. Солнце тут же упало на бледную кожу лица и девушка сощурилась.