Жалоба - Григорий Васильевич Романов

Сама Марья Ивановна была одинокой пенсионеркой шестидесяти пяти лет. Еще немного, и будет двойной возраст Христа, думала она часто про себя.

Она давно была в разводе, детей у Марьи Ивановны не было. Не было и близких родственников, даже друзья куда-то растворились после выхода на пенсию. Дни ее текли размерено, не поражая яркостью происходящих событий. Лишенная общения и все дальше отставая от несущейся вперед жизни, Марья Ивановна стала обзаводиться глухим непониманием молодежи, к коей она причисляла всех, кому не было пятидесяти.

Давно прошел шок, когда ее впервые назвали бабулей, когда гибкая девчонка-студентка проворно уступила ей место в трамвае, а долговязый парень с планшетом, рассказывая друзьям о практике в соцзащите, где ветеранам разносили пестрые поздравления с праздником, покосился на нее, как бы причисляя к поздравленным.

Незаметно, она подошла к возрасту, когда ворчание и брюзжание стали единственной реакцией на любые внешние раздражители. Мало изученное, это явление обычно связывают с изменениями в старческом мозгу, с необратимыми последствиями разрыва нейронных связей, словно пытаясь закрыть этот вопрос навсегда, окрестив неприятным медицинским термином.

Но, кажется, это не совсем так. Да, разум не молодеет, но, думается, бесконечное недовольство, – это подавленное желание благословить кого-то. Поделиться тяжким опытом, заслонить им молодых от опрометчивых шагов, защитить от проблем, к которым они, радостно и вприпрыжку, бегут по неизведанной дороге жизни.

Но, как же трудно усадить кого-то из них рядом с собой, хоть на минуту отвлечь их внимание от горящего экрана телефона. Как же трудно передать им свои знания, выглядящие в их глазах бесцветной скукой. Жизненный опыт так быстро обесценивается клокочущей новизной жизнью. Идеалы, кумиры, мораль… все меняется, как картинки в калейдоскопе, и каждая новая отменяет, обесценивает старую, отказывает ей в праве даже на воспоминание.

И все же, потребность поделиться накопленным опытом неистребима. Жадный взгляд настойчиво пытается найти кого-то, достойного быть преемником эти бесценных знаний. Одно время, на эту роль претендовала бухгалтер жилконторы Лена, приветливая девушка без мужа, легко и без проволочек пересчитавшая Марье Ивановне завышенную платежку. Но, после случая с шумом и кражей, образ ее померк. «И всякий вошедший в это проклятое место будет сам проклят навеки». Так теперь Марья Ивановна относилась ко всей системе ЖКХ и персональных различий уже не делала.

Кто знает, отчего, но теперь на роль преемника жизненного опыты Марьи Ивановны, а заодно и на роль ее защитника, стал претендовать Виктор Константинович Ковалев. И даже не претендовать, – он сходу утвердился на этом месте.

Идеалы становятся таковыми благодаря паре-тройке неуловимых качеств, додуманные в остальном воспаленной фантазией поклонников.

Но кроме пожилого человека, нуждающегося в защите и понимании, внутри Марьи Ивановны беспокойно шевельнулась, как казалось, навсегда задремавшая Женщина, и, приоткрыв сонный глаз, с интересом окинула взором Виктора Константиновича.

Марья Ивановна не помышляла о личной встрече с ним, но необходимость в коммуникации ощущала, как насущную потребность. Именно с этой потребностью она приходила к Пал-Палычу, не умея еще ясно сформулировать свое обращение, не осознавая еще до конца, с какой фразой обратиться.

Странно, что придирчивый взгляд Марьи Ивановны избрал себе в идолы именно эту мужскую особь.

Тем более удивительно, что Марья Ивановна часто пересекалась с персонажем, которому сам бог велел возбудить в ней подобные чувства. Это был ее сосед, бравый полковник в отставке, сохранивший боевую выправку и живший с ней на одной лестничной площадке.

Экземпляр подлинно редкий, учитывая неутешительное соотношение числа мужчин и женщин, он, как и Марья Ивановна, был одинок… но, в отличие от подавляющего числа дам, млеющих от мерцания офицерских погон и блеска начищенных сапог, Марья Ивановна не любила военных. Они казались ей бездушными солдафонами, недалекими, без чувства юмора и вообще, практически без человеческих качеств. Странное мнение, сложившееся не известно почему. Но теперь менять его было уже поздно. Тем более что с возрастом, военные пенсионеры и вправду, зачастую, приобретают те черты, за которые их недолюбливала Марья Ивановна. Впрочем, кто бы говорил.

Влюбившись в Виктора Константиновича (а что фигу в кармане держать? Влюбилась бабуля!), она долго не смела признаться в этом даже себе самой. Не удивительно, более нелепой пары, более несбыточного союза и вообразить-то невозможно. Маразмом Марья Ивановна не страдала, поэтому несуразность вспыхнувшего в ней чувства осознавала в полной мере.

Но, чувства, чувства… часто ли спрашивают они совета у мозгов, тем более, женских! Нуждаются ли в их благословении?…

Изменения в душе Марьи Ивановны пугали ее. Постепенно, образ Святого Николая перестал приходить к ней по ночам, растворился в зыбкой дымке, ушел, как детское суеверие. Но, сон Марии Ивановны не стал спокойнее. Теперь, ей все чаще снился Виктор Константинович, разговаривавший с ней на важные темы и, как иногда ей казалось, заигрывавший с ней. Пару раз Марье Ивановне приснилось такое, что даже как-то неудобно пересказывать. Фантазия распалялась в совсем забытую, было, сторону.

Жалоба, напечатанная Пал-Палычем на лазерном принтере, после бесчисленных правок, дополнений и исправлений, была давно выброшена. Теперь, Мария Ивановна, как и положено издавна, писала Виктору Константиновичу от руки. У нее был красивый, ровный почерк. Заглавие «Жалоба», покинула текст, хотя, по сути, наверное, это сочинение было все-таки своего рода жалобой. Но уже не на глупую историю с пропажей засаленного листка, нет. Это была жалоба на непрошенные чувства, пожаловавшие к пожилой женщине так неожиданно.

Может, нелестно отзывался я ранее о Викторе Константиновиче, но, должное надо ему отдать. Хоть одну душу человеческую, да спас он, и не подозревая об этом. Вдохнул в нее жизнь самым парадоксальным образом.

Ни дня теперь не хотела проживать Марья Ивановна, не узнав чего-то интересного, неизведанного.

Кто ищет, тот всегда найдет. И ранее не замечаемая новизна поперла изо всех щелей: почтового ящика, телевизора, радиоприемника, ото всюду!

Первое веянье моды пожаловало к Марье Ивановне в письменной виде.

Однажды, выйдя из дома, она, как обычно, заглянула в почтовый ящик, где на одно периодическое печатное издание приходилось штук двадцать различных листовок, буклетов и прочей рекламной дребедени. Давно заученным движением, Марья Ивановна отсекала зерна от плевел, и цветастая макулатура летела в картонный ящик в углу.

Но, в этот раз, ее взгляд привлекла рекламная листовка косметической компании «Де Брюльи». Красавица в очках, взирала на потенциальных клиентов умными