Рут Валентайн - Счастливый дом

— Буду через пару часов! — надменно бросила Алисия и повесила трубку.

Если Норман решил, что ей не терпится «наложить лапу» на состояние Леона, значит, так тому и быть. Терять ей все равно нечего: он и без того о ней настолько плохого мнения, что хуже и быть не может.

Да и какое ей дело до его мнения? За прошедшие семь лет она изменилась до неузнаваемости — и внешне, и внутренне. В ней не осталось ничего общего с той доверчивой девочкой, какой она некогда была. Она много работала над собой, развивая в себе невосприимчивость к огульным обвинениям и несправедливым упрекам, и не презрению Нормана нарушить ее душевный покой.

Неожиданно на глаза навернулись слезы, замерцавшие на ресницах хрустальными каплями. Редкие нежданные гостьи, оплакивающие давно исчезнувшего одинокого потерянного подростка с несбывшимися мечтами.

Алисия сморгнула с ресниц влагу и гордо выпрямилась. Разве она не запретила себе думать о прошлом?

— Плохие вести? — осведомился Грег, обнимая ее за плечи.

— Отчим умер, — бесстрастно ответила она. — Я прямо сейчас отправляюсь в Мэлверн. Пока дороги не обледенели.

— Прими мои соболезнования. — Он крепче обнял ее, привлекая к себе. — А кто звонил?

— Какая разница? — раздраженно отмахнулась Алисия. Ведет себя как полноправный муж, возмутилась она, но потом смягчилась и объяснила со вздохом: — Норман, мой сводный брат. Я его почти не знаю.

Вот уж воистину, святая правда! Мужчина, которого та давно позабытая девочка-подросток любила всем сердцем, на самом деле никогда не существовал. Одинокая, никому не нужная, она выдумала для себя идеального возлюбленного и горько поплатилась за девичьи фантазии. И тем не менее звук голоса Нормана на несколько секунд взволновал ее до глубины души, словно во взрослом теле вновь ожила и заявила о своих правах юная неуклюжая дурнушка, так долго до самозабвения обожавшая его.

Че-пу-ха!

— Давай я отвезу тебя? — предложил Грег. — Ты взвинчена, а для меня это пара пустяков.

Алисия помедлила, не желая грубостью отвечать на его заботу, и вежливо отказалась:

— Спасибо, не надо. И я абсолютно спокойна.

Грег считал, что женщины не способны водить машину, и что вообще следует издать закон, запрещающий представительницам слабого пола садиться за руль. Алисия вспомнила, с каким ужасом он воззрился на нее, когда узнал, что она разорилась на спортивный автомобиль, о котором мечтала годами. Но сейчас ей было не до смеха. Она бросила ему банку с кофе.

— Ты, кажется, за этим приходил?

— Да. Ладно, будь осторожна. Не несись как сумасшедшая.

— Без нянек обойдусь, — процедила сквозь зубы Алисия.

— Ты ведь знаешь, по крайней мере, должна была бы уже понять, что я хочу быть тебе отнюдь не нянькой. — Она вновь ощутила давление его руки, покоившейся на ее плече, но теперь Грег стремился отнюдь не утешить. — Почему ты не даешь мне возможности показать, кем я хочу быть для тебя? Как знать, вдруг тебе понравится!

Алисия вздохнула. Ну сколько можно? Она, наверное, уже раз десять говорила ему, что не имеет ни малейшего желания крутить любовь — ни с ним, ни с кем бы то ни было вообще. Никогда.

Секс разрушает взаимоотношения. Из-за того что она не устояла перед искушением, Норман одну-единственную ночь обращался с ней как с любовницей, а потом и вовсе презрел. Мать возненавидела ее практически с момента зачатия, потому что мужчина, с которым она была помолвлена, сбежал, узнав, что невеста забеременела. Для Филлис дочь всегда была нежеланной обузой, помехой, отравляющей личную жизнь.

И только любовные утехи были на уме у Леона в тот последний роковой день в Мэлверне, изменивший ее судьбу. Да, она правильно решила в свое время, что секс ей ни к чему.

Алисия резким движением высвободилась из объятий Грега. Если он до сих пор не понял — так, значит, никогда и не поймет. И нечего тратить силы на очередные объяснения.

— Мне нужно собираться. Закрой дверь с той стороны.

Алисия ехала быстро, но осторожно, с уверенностью ведя спортивный автомобиль с низкой посадкой, под длинным глянцевитым капотом которого рокотал мощный мотор, чутко реагировавший на каждое указание хозяйки.

Она словно срослась с машиной. За рулем внутреннее напряжение неизменно исчезало, ровный характерный рев двигателя, побуждающий красный автомобиль мчаться вперед, пожирая милю за милей, дарил ощущение свободы. Быстрая езда возбуждала подобно наркотику.

Свет фар, разрезая ночную мглу, скользил по мокрому черному шоссе. Алисия давила на педаль газа, оставаясь в левом ряду, и с сожалением сбавила скорость, когда пришлось съехать на проселочную дорогу. Скоро и Мэлверн. А там ее ждет Норман.

Норман… Наверняка бесится оттого, что Леон не упомянул его в завещании, оставив состояние ей, презренной отщепенке. Интересно, а от нее-то он чего ожидает? При этой мысли губы Алисии скривились в циничной усмешке.

Ожидает увидеть сентиментальную дурочку, которой сможет помыкать, приказывая, как лучше распорядиться наследством, чтобы потом надменно откланяться с чувством удовлетворенного тщеславия и исполненного долга?

И внешне как он ее представляет? Думает, что его взору явится взрослая версия той безрассудной восемнадцатилетней девушки? С пышными формами — бич ее юных лет, — которые за семь лет и вовсе утратили всякое подобие изящества? С мышиного цвета волосами, коротко общипанными «под мальчишку»? С собачьей преданностью в глазах, в несуразных мешковатых нарядах, купленных в дешевых магазинах?

Ха-ха, ну и удивится же он!

Глубокую тишину Мэлверна нарушил приглушенный рев работающего в полную мощь мотора. Норман сложил бумаги, убрал их в сейф, запер и, сунув ключ в карман, направился к распахнутой двери кабинета.

Через пару часов, она сказала. Он посмотрел на часы. Приехала даже раньше, на целых десять минут. Норман расправил плечи и приготовился к встрече. Он ждал и думал.

Думал, удастся ли ему скрыть свое глубочайшее презрение к ней при обсуждении вопросов организации предстоящих похорон и управления огромным состоянием, которым ей придется распоряжаться после официального утверждения завещания… Думал, хватит ли у нее мужества посмотреть ему в лицо своими большими ясными глазами. И вновь изумлялся себе: как мог он купиться на столь притворное целомудрие!

Ждал и гадал, как она войдет: по-хозяйски, без стука, — в конце концов, дом-то теперь ее, — или позвонит по старой привычке, все такая же робкая и застенчивая, во всяком случае, внешне, пряча под маской невинности алчность и эгоизм натуры, для которой нет ничего святого…