Полина Федорова - Выбираю любовь

Впрочем, не один он прослезился после этой сцены. Когда по окончании спектакля в зале смолкли рукоплескания и Павел Петрович вышел к гостям, у многих из них в глазах стояли слезы. Губернатор Мансуров открыто вытирал повлажневшие глаза батистовым платочком, а вице-губернатор, старик Ивановский, тот просто плакал навзрыд, все время повторяя:

— Синявская, новая Синявская…

Это был несомненный успех. Есипова поздравляли с новым «первым талантом», опять сравнивали Аникееву со знаменитой актрисой Синявской, оставившей свет и семью ради сцены, говорили, что Лизавета Сахарова и Матрена Воробьева из Петровского театра не годятся Настеньке и в подметки и прочили ей самое счастливое будущее. Сам губернатор, пожав Есипову руку, произнес в чрезвычайном волнении:

— Она у вас не играет, она живет на сцене. Сие же первейший показатель несомненного сценического таланта. Это брильянт, положительно брильянт! Берегите ее, Павел Петрович.

Есипов выглядел довольным. За ужином только и разговоров было, что о «Магомете» Вольтера. Настя не прислуживала — сидела в центре стола рядом с губернатором настоящей именинницей. И один раз даже выпила за себя, тост за нее был провозглашен самим Мансуровым. В подарок за свою, как он выразился, великолепнейшую игру, она получила от него золотой перстенек с его руки, который, дабы не потерять, ибо он свободно болтался даже на большом ее пальце, она схоронила в потайном кармашке нижней юбки. Барином же был дарован ей новый сарафан и серебряный рубль, тоже нашедший свое место в потайном кармане.

— Теперь ты будешь первым талантом в труппе, — заявил он, передавая ей рубль. — Все первые и вторые роли надобно знать назубок. Уяснила?

— Уяснила, барин, — сделала благодарственный книксен Настя, безуспешно пытаясь скрыть сияющую улыбку.

— Хорошо, ступай.

Придя в девичью, она ощутила холодность товарок. Еще днем хохотавшие над ее нескладностью и беззлобно обзывавшие турчанкой, теперь они смотрели в ее сторону настороженно и даже с опаской: попасть в актерскую труппу, да еще с назначением первым талантом означало освобождение от иных работ на барина и явное повышение. Кроме того, чужой успех всегда отравляет жизнь ближнему, на который он сам со временем рассчитывал. Особенно злилась на Настю сестра сбежавшей Феклы Марфуша Поклепова. У нее был чистый и сильный голос, и она весьма достоверно и убедительно исполняла роль обедневшей дворянки Фетиньи в опере Аблесимова «Мельник-колдун, обманщик и сват». А уж лучшей Хавроньи, помещичьей жены из комедии Сумарокова «Рогоносец», было и не сыскать. Все зрители покатывались со смеху, когда она рассказывала о своем посещении петербургского театра, и рукоплескали ей не менее, чем сегодня Насте. И все же того огня, того самозабвения, что выказала в роли Пальмиры новая прима, у Марфуши не было…

— А, явилась, прима, — язвительно произнесла Марфуша, поглядывая на новый сарафан в руках Насти. — Что, уже и подарками тебя одарили?

— Одарили, — продолжая улыбаться, ответила в тон ей Настя.

— Покажь.

Настя залезла в потайной карман и достала губернаторский перстень.

— Вот! — повертела она им перед самым носом Марфуши.

— Чо, золотой? — спросил кто-то из девок.

— А то, — сверкнула глазами Настя, с улыбкой поглядывая на Марфушу.

— Небось больших денег стоит.

— Да уж немалых, — задиристо усмехнулась «прима».

— Дай глянуть, — протянула руку Марфуша, покусывая губу.

— На, — положила ей на ладонь перстень Настя.

— Золото-ой, — протянула Поклепова и с неприязнью посмотрела на нее. — Я такой подарок больше твоего заслуживаю, а стало быть, я перстенек этот себе забираю.

— Отдай, — в упор посмотрела на нее Настя.

— А вот и не отдам, — зло хохотнула ей в лицо Марфуша.

Дальше произошло то, чего совсем не ожидала Поклепова. В глазах у Насти засветился огонек, и она, взвизгнув, бросилась на соперницу и вцепилась в ее волосы. Это был уже не petit, а настоящий Demon. Повалив Марфушу на пол, она стала бить ее головой о доски пола, и ежели б девки не разняли их, то неизвестно, чем бы все кончилось. Когда их растащили по углам, Настя яростно прошипела:

— Отдай, не то барину скажу.

— На! — бросила Марфуша в нее перстень. — Подстилка господская.

— Чья бы корова мычала, а твоя — молчала, подняв перстень и определяя его на прежнее место, уже беззлобно произнесла Настя.

Этой ночью ей снился странный сон. Она на сцене и не может сказать вовремя свою реплику после того, как Сеид смертельно ранит Зопира, а потом, узнав, что Зопир — его отец, падает перед ним на колени и произносит:

— Верните мне мой меч! И я, себя кляня…

— Пусть не в Сеида он вонзится, а в меня! — следом должна была произнести она и одновременно перехватить руку Сеида. Однако она либо запаздывала с репликой, либо произносила свою фразу, еще не дав договорить Сеиду. Наконец она попала в такт, и тут появился барин с князем Гундоровым. Старик тотчас принялся раздеваться, а затем вытянул свои свекольные губы трубочкой и принялся ловить ими ее губы. Потом старик пропал, и вместо него появился прекрасный юноша в иноческом одеянии. Он не сводил с нее глаз и молчал.

— Что же вы молчите? — спросила она его.

— После, — не сразу ответил на ее вопрос юноша. — Я все скажу вам после.

— Отчего же не теперь? — настаивала она.

Но юноша не ответил и продолжал смотреть на нее ласково и немного задумчиво.

А потом наступило утро.

Открылся городской публичный театр в Казани в Святочную неделю, и первым его представлением была постановка трагедии покойного поэта Сумарокова «Синав и Трувор».

Роль Синава, новгородского князя, играл камер-лакей Пашка-Гвоздь, Трувора — «герой и первый любовник» — вольный артист Федор Львов, Гостомысла, новгородского боярина, — дворовый Семен, а Ильмену, дочь Гостомысла и возлюбленную Трувора — Анастасия Аникеева. На афишах для всеобщего сведения, прибитых к колоннам театра, и в авертиссементах, разнесенных особо почетным лицам города, в колонке действующих лиц имя Насти было написано первой строкой.

Поначалу театр Есипова давал представления только зимой, а на весну и лето Павел Петрович увозил своих крепостных в Юматово, где продолжал давать спектакли в домашнем театре. Потом, посчитав, что так ему не окупить свои затраты до скончания века, стал давать представления и весной. Спектакли показывали два раза в неделю, по средам и воскресеньям, а в Святочную, Масленичную и Троицкую недели представления шли каждый день, и заканчивались они веселыми короткими комедиями или дивертисментами. И почти всегда в театре был полный аншлаг, первые роли играла Настя, и зритель шел именно на нее.