Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы

«Меня не поймают, бабуля, – сказала Цветанка. – Я глаза отвожу, и меня никто не замечает. А богатеев жалеть не надо, они нас не жалеют – вот пусть и делятся своими денежками. Курица не сдохнет, если у неё пару пёрышек вырвать; так и от них не убудет, если их маленько пощипать».

Больше она не сказала ни слова: решение она приняла. Сколько бабушка ни плакала, сколько ни уговаривала не вступать на преступный путь, Цветанка осталась при своём. Жили они нищенски, зрение у бабули становилось год от года всё хуже, дохода от её ведовского ремесла едва хватало на жизнь впроголодь. А чем могла зарабатывать Цветанка, избрав честный путь? Шить, стирать? Наняться в богатый дом стряпухой – и то, если крупно повезёт? Работа – не разогнуть спину с утра до ночи, только оплата – гроши, а то и просто за еду и кров.

Весело позвякивая несколькими монетками в тощем кошелёчке на поясе, она бродила по базару, согреваемая мыслью о том, что теперь она может не только пускать слюнки, любуясь товарами издали, но и позволить себе купить всё, что душе угодно. При наличии средств – почему бы и не побаловать себя? Задержавшись у прилавка с печатными пряниками, она положила одну монетку и показала на самый большой и красивый из них. Торговец вытаращился на золотой, а потом с подозрением поглядел на Цветанку:

«Откуда у тебя такие деньги? Украл, небось?»

«Честно заработал, – хмыкнула Цветанка. – Тебе-то какое дело, дяденька? Чего рядишься? Я товар у тебя беру и плачу тебе за него; соизволь отпустить то, что я прошу – вон тот пряник!»

«Хм, – прищурился торговец. – Обожди, посмотрю, есть ли у меня столько сдачи…»

Сдачу он выдал горстью мелкого серебра и проводил Цветанку прищуренными глазами, а той и заботы не было, что о ней подумают. Жуя пряник, она беспечно толкалась в толпе, пока не почуяла, что её кошелёк кто-то теребит. Воришка! Парень, лишь чуть-чуть старше, чем она сама, с колюче-синими и блестящими, как самоцветы, глазами, которые ярко выделялись на чумазом лице с острыми, нервными чертами… Хвать! Цветанка поймала вора за худую руку и отцепила её от своего кошелька.

«Полегче, братишка, – многозначительно шепнула она. – Мы с тобой одного дела ремесленники, негоже друг у друга тащить».

Отдёрнув руку, парень обжёг Цветанку холодным пламенем глаз, а в следующий миг растворился в толпе.

Хороши были эти глаза, но другие запали Цветанке в душу – вишнёво-карие, с пушистыми ресницами. Хоть и знала она, что в купеческий дом ей дороги нет, а всё ж хотелось ещё разок заглянуть в их терпкую глубину и растаять в прохладной струе серебристого голоса… Желаний сердца было не унять, они заглушали любые доводы разума, и вот – что задумано, то сделано.

Затаив дыхание, она всей душой внимала чистым переливам полюбившегося голоса. Подсадить её было некому: Тюря с Ратайкой и Первушей прятались от справедливого гнева Цветанки за оставление её в беде, и забор казался неприступным. Она попробовала подпрыгнуть, чтобы уцепиться за верхний край, но куда там! В Цветанке в то время было всего два аршина [4] росту. Не зная, как быть, она подобрала камушек и перекинула через забор в сад – с подсказки незримой, прозрачнокрылой птицы-надежды. Голос стих, а сердце застыло в ожидании – что же будет?…

Ничего? Она ушла?

Вдруг откуда-то из-за спины послышался деревянный скрип, а потом кто-то щёлкнул пальцами и сказал «пс!» Цветанка обернулась на звук с холодком волнения: отодвинув две доски забора, на улицу высунулась обладательница вишнёво-карих глаз. Сделав Цветанке знак забираться внутрь, она исчезла. Ошалевшая, не верящая своей удаче Цветанка нырнула следом и очутилась под густым шатром вишняка. Ветки лезли в лицо, норовя выколоть глаза, но что это за беда, если прямо перед нею была она – девочка, одетая в шёлк и парчу, с тёмной косой и в жемчужном очелье…

«Как тебя звать?» – заговорщическим шёпотом спросила она.

«Цве… Заяц», – заикнулась Цветанка.

«Цвезаяц? – изумилась девочка, подняв красиво очерченные густые брови. – Что за странное имя!»

«Нет, просто Заяц, – поправилась Цветанка, почувствовав, как кровь прилила к щекам, сделав их пунцовыми. – Это просто обмолвился я».

«Ну, Заяц так Заяц, – усмехнулась девочка. – А меня – Нежана. На, угощайся!»

На её ладони лежало яблоко – одно из тех, которые Цветанке так и не довелось попробовать: ребята в прошлый раз смылись, набив ими подолы рубашек, а Цветанке – шиш с маслом… Предатели. Огромное – в одиночку и не осилить, гладкое и румяное, без единой червоточины… Рот наполнился слюной, однако под сердцем нелюдимым колючим ёжиком ворохнулась вдруг гордость.

«Да что я, яблок не ел, что ли», – с притворной небрежностью хмыкнула Цветанка.

«Ну, как хочешь», – пожала плечами Нежана и на глазах у Цветанки с хрустом впилась зубами в белую, с тонким медовым духом, мякоть. Аж сок брызнул.

Сохранить при этом равнодушный вид стоило Цветанке неимоверного усилия над собой. Щёчки Нежаны, туго набитые яблоком, сами были как наливные плоды – то ли укусить, то ли поцеловать…

«М-м?» – промычала девочка вопросительно, предлагая Цветанке надкусанное яблоко.

Послав гордость куда подальше, Цветанка вонзила зубы в то место, от которого только что откусывала Нежана.

«Кушай, кушай. Одной мне всё равно такое здоровущее не съесть», – с набитым ртом сказала девочка.

Цветанка поведала, что живёт с полуслепой бабулей-знахаркой на окраине города. Они хрустели яблоком под зелёным пологом листвы, сквозь которую пробивался золотой свет спелого лета, готового сорваться с ветки в руки осени. Медовый привкус, липкие пальцы, блеск глаз… И не имело значения, что одна из них была в богатом облачении, а другая – в бедном. По крайней мере, для них самих.

«Подожди здесь, я сейчас вернусь!» – сказала Нежана.

Цветанка могла бы ждать здесь целую вечность, если бы представляла себе, сколько эта вечность длится. Укромное, уютное местечко… Густая глянцевая листва вишни укрывала её от чужих глаз, прохладная земля дышала сыростью и запахом мяты. Сорвав листочек последней, Цветанка размяла его в пальцах и упивалась светлым, пронзительно-свежим запахом. Пожалуй, и спалось бы под вишнёвым шатром тоже сладко и спокойно… Особенно если бы сюда никто не заглядывал, кроме Нежаны, которая как раз вернулась с расписной деревянной чашкой, полной вишни в меду, и большой золочёной ложкой.