Мишель Рид - Женская гордость

— А как же ребенок — как, по твоему мнению, он будет относиться к ребенку?

Взгляд Клеи потеплел.

— О, ребенка он уже очень любит, — сказала она с уверенностью, шедшей из глубины души. Он так заботливо относился к ее телу, так берег ребенка — в этом у нее не было сомнения!

— Мне кажется, ты к нему несправедлива и жестока.

— Кто, я?..

— В отместку за то, что он не любит тебя, ты лишаешь его права дать ребенку свое имя. Это самая настоящая жестокость и страшный эгоизм, совершенно не присущий тебе, Клея. Ты готова принять его заботу о себе и ребенке. Ты собираешься жить с ним как жена. И тем не менее лишаешь его этой важной и очень существенной вещи, которая расставила бы все по местам. И все из-за чего? — беспощадно продолжал он. — Из чувства мести? Или от ревности — потому что он любит ребенка больше, чем тебя?

— Джеймс! — Клея вскочила на ноги, щеки ее пылали от негодования. — Как вы можете говорить мне такое?

Но он продолжал сохранять спокойствие и невозмутимость, не отводя глаз от ее возмущенного лица.

— Тобою движут зависть, обида, ревность и месть, — сурово сказал он. — Подумай хорошенько. И когда ты это сделаешь, приди ко мне и попробуй сказать честно, что лишаешь Макса права отцовства из чистого альтруизма и считаешь справедливым, чтобы малыш рос незаконнорожденным!

— Ну, хватит! — раздался вдруг резкий окрик.

Клея окаменела, не в состоянии произнести ни слова.

Макс обнял ее, защищая от Джеймса. Дрожа от ярости, он окинул непрошибаемого Джеймса холодным, высокомерным взглядом.

— Все это вас совершенно не касается! — произнес он ледяным тоном, так странно звучавшим в этот приветливый теплый вечер. Клея прижалась к нему как загнанный зверек, она все еще не могла оправиться от потрясения. Слишком много ей пришлось пережить в последнее время — тягостные думы, тайные обиды, теперь вот жестокие упреки Джеймса, какой-то непрекращающийся кошмар наяву.

— Да, но меня впрямую касается самочувствие Эми, — возразил Джеймс, сохраняя удивительное спокойствие. — И все то, что происходит с Клеей, сказывается на самочувствии моей жены. В этом смысле и вы, Макс, небезразличны мне.

— Слушайте меня внимательно, Джеймс. То, что я сейчас скажу, я больше повторять не буду, — произнес Макс с каменным лицом, он был страшно зол. — Если, как вы говорите, ваша главная забота — Эми, то зарубите себе на носу: будете еще обсуждать наши отношения с Клеей, я сделаю так, что она вообще больше не будет видеться с вами обоими — и как это скажется на вашей драгоценной Эми?

— Макс… — Клея нашла в себе силы заговорить и умоляюще тянула Макса за рукав рубашки. Она не знала, весь ли их разговор с Джеймсом слышал Макс, но, судя по его страшной реакции — весь. — То, что сказал Джеймс, — неправда!

Макс прижал ее к себе еще крепче.

— Клея, замолчи!

Она старалась заглянуть ему в лицо, смертельно испугавшись, что Джеймс, должно быть, разрушил ту еще не совсем прочную связь, которую они с Максом с таким трудом установили в последнюю неделю. Глаза ее были полны ужаса.

— Я люблю тебя, Макс, — вскрикнула она в отчаянии. — Я люблю тебя! И только поэтому не хотела быть тебе обузой — ни за что на свете я не допустила бы этого! И все те причины, которые назвал Джеймс, здесь ни при чем! Я люблю тебя! Я просто не могла…

— О, господи! — произнес Макс сдавленным голосом, а Клея уткнулась ему в плечо и горько зарыдала.

— На этом я считаю свою миссию законченной, — невозмутимо сказал внешне абсолютно спокойный Джеймс и медленно поднялся со скамейки. Затем он удалился, оставив Макса и Клею одних в темноте — расстроенных и несчастных.

— Клея, — хрипло прошептал Макс.

— Отвези меня домой, Макс, — сказала она, все еще всхлипывая. — Я не хочу здесь больше оставаться. Поедем домой.

— Нет, подожди, — попросил он, притягивая ее к себе поближе. — Подожди! — резко повторил он. Его трясло так же, как и ее. Клея в отчаянии цеплялась за него, она была так испугана случившимся, что плохо соображала. Как все было хорошо до этого злосчастного разговора, теперь все пойдет прахом!

— Макс, пожалуйста!..

— Перестань, Клея, — простонал он. — Да не расстраивайся же ты так! — Макс набрал в грудь побольше воздуху и стал медленно выдыхать его, стараясь вернуть самообладание. — Давай сядем и…

Клея покачала головой. Она не хотела садиться, не хотела ни на секунду терять божественного ощущения его тела и рук. Она еще сильнее прижалась к нему, Макс мягко вздохнул.

— Я должен тебе что-то сказать, — объявил он. — Но я боюсь, что ты заболеешь, если не успокоишься сейчас же. Давай-ка сядь… — Он старался заглянуть ей в лицо, которое она прятала у него на груди, качая головой и отказываясь сдвинуться с места.

— Не оставляй меня! — взмолилась она.

Он еще крепче обнял ее.

— Никогда! — страстно поклялся он. — Никогда, Клея! Я не переживу этого… Ты помнишь, как мы впервые увидели друг друга? — прошептал он через некоторое время. — Сквозь стеклянную стену машбюро? — Его щека горячила ее щеку, его нежные объятия обволакивали ее тело, голос действовал успокаивающе. — Мне показалось, что меня переехал поезд, — смущаясь, признался он, а Клея понимающе кивнула — ведь она испытала то же самое. — Я как дурак пытался выкинуть тебя из своей памяти, — мрачно продолжал Макс. — Я взял себе за правило никогда не связываться с женщинами, работающими в компании, и никогда не нарушал его. Такие вещи неизбежно вызывают большие сложности, и мне проще было вовсе не обращать внимания на всех этих многочисленных красоток. — Макс коротко рассмеялся, прекрасно сознавая, как самодовольно все это звучит. Затем он снова помрачнел и тяжело вздохнул. — Но с тобой все оказалось не так легко! Я не мог забыть тебя. Ты всегда была со мной — в глубине моего сознания. В конце концов я не выдержал и сделал тебя своей секретаршей. Я решил — и думал, глупец, что мне это удастся! — что ты просто будешь рядом со мной, и я смогу любоваться тобой — любоваться черноволосой нимфой с фиалковыми глазами и умопомрачительным телом. Примерно через месяц собой я уже не владел, — сказал он, усмехнувшись. — Тогда я решил соблазнить тебя, причем выработал для этого такой примитивный план, что и сам был шокирован! Ты очень хороша в любви, Клея, — прошептал он. — Но я никак не хотел нарушать своего треклятого правила и поэтому так двойственно повел себя. Я придумал казавшийся мне очень удачным способ — одновременно играть роль любовника и босса, и я играл роль до конца, хотя прекрасно понимал, как это несправедливо по отношению к тебе.