Лаура Дэниелз - Однажды и навсегда

Предложение явилось для Кэт неожиданностью. В суматохе последних дней она даже не задумывалась над вопросом, не попросить ли для себя дополнительное время отдыха.

Поначалу идея Эндрюса показалась ей заманчивой, но через минуту она вспомнила о вчерашнем звонке Стиву, о своем неожиданном открытии и помрачнела. Что она станет делать одна в четырех стенах? С головой погрузится в уничижительный самоанализ?

Если бы сейчас было лето или на худой конец весна, я бы ездила в Гайд-парк или в Кенсингтон-гарденз и там, как говорится, отдыхала бы душой. А так мне остается лишь сидеть дома и предаваться невеселым размышлениям.

Конечно, можно устроить себе отдых иного рода: ходить в музеи, на выставки, в кино, театр. Но после всего пережитого Кэт не хотелось проводить время среди людей. Напротив, она жаждала спокойного уединения.

Наблюдавший за ней Эндрюс улыбнулся.

— Ты как будто сомневаешься?

— Признаться, твое предложение застало меня врасплох, — смущенно ответила Кэт. — Даже не знаю что сказать.

Эндрюс пожал плечами.

— Собственно, я не настаиваю. Если не хочешь, не бери отпуск. Просто я подумал, что, может, тебе необходимо время, чтобы восстановиться после трудной командировки…

— Благодарю, — сказала Кэт. — Если не возражаешь, я на досуге все как следует взвешу, а потом дам ответ.

— Хорошо, — сказал Эндрюс, и на этом беседа закончилась.

Вот тебе еще один сюрприз, пронеслось в мозгу Кэт, пока она шла к двери кабинета. К счастью, более приятный, чем вчерашний.

Дальше ее поглотили рутинные больничные дела. Рабочий день прошел как обычно, и к его завершению Кэт даже забыла про неприятности со Стивом. Сам он ей не звонил — ни на рабочий телефон, ни на мобильник. Вероятно, подружка не рассказала ему про телефонную беседу с какой-то молодой женщиной. А если и рассказала, то он ведь не знал, что звонила именно Кэт, потому что она не назвала себя.

Впрочем, может, Стив и догадался, что это была я, но попросту не захотел перезванивать мне, рассудила Кэт. Что ж, так тому и быть. Сама я больше связываться с ним по телефону не стану.

По окончании работы она отправилась на стоянку, где находился ее синий «сааб», села за баранку и двинулась домой. Нового сюрприза ничто не предвещало.

Тем не менее он уже поджидал Кэт и проявился, как только она вошла в небольшой холл дома, в котором жила. Стоило ей поздороваться с консьержкой миссис Хоган, как начал разворачиваться новый клубок событий. Произнеся слова ответного приветствия, миссис Хоган вдруг добавила:

— Кстати, тут в ваше отсутствие пришла телеграмма. Но узнала я о ней только сегодня, потому что расписался за нее мой супруг. А вчера, когда я сказала ему, что вы вернулись из поездки, он и говорит, мол, на днях почтальон заходил, телеграмму принес для мисс Эшбрук. А я ему: «Что ж ты молчал, может важное что?». А он отвечает, что запамятовал, только сейчас вспомнил.

— Что за телеграмма? — с некоторым беспокойством спросила Кэт, поворачивая обратно от лестницы. В доме было всего три этажа, поэтому лифт отсутствовал.

Миссис Хоган потянулась к телефону.

— Не знаю. Сейчас попрошу мужа принести.

Набрав номер своей квартиры, которая находилась в этом же доме, но в другом подъезде, она быстро переговорила с мистером Хоганом. Вскоре тот появился собственной персоной.

— Здравствуйте, мисс Эшбрук, — произнес он, приподнимая шляпу, с которой не расставался ни зимой, ни летом, потому что, как подозревала Кэт, стеснялся лысины на макушке. — Вот послание, которое вам доставили. Недели три уж прошло. Я вместо вас расписался. Хорошо, что жена напомнила, а то бы… — Не договорив, мистер Хоган с несколько виноватой улыбкой протянул Кэт сложенную вдвое и склеенную поперек узкой бумажной лентой телеграмму.

— Спасибо, — сказала Кэт и, взяв телеграмму, направилась к лестнице, сопровождаемая любопытными взглядами консьержки и ее супруга.

Войдя в свою расположенную на втором этаже квартиру, Кэт сняла куртку с отороченным мехом капюшоном и прямо в прихожей вскрыла телеграмму. Ей пришлось раза три пробежать взглядом строчки, прежде чем она вникла в смысл короткого послания.

«Уведомляю о кончине Элинор Эшбрук, случившейся третьего января сего года в деревне Грейт-Бенсей, Норфолк. Также извещаю вас о необходимости вступления в права наследства, завещанного вам вышеупомянутой особой».

Далее шла подпись «Родни Глейзер, адвокат» и дата — четвертое января две тысячи пятого года, — а также телефонный номер и адрес электронной почты.

— Бабушка… — прошептала Кэт, опустив руку с телеграммой.

Пока она находилась в Таиланде, умерла бабушка Элинор.

Они не виделись лет семь. У них вообще были странные отношения. Но теплые. В отличие от тех, что существовали между Элинор Эшбрук и Ритой Эшбрук, матерью Кэт.

Проблема заключалась в том, что Рита приходилась Элинор невесткой. Иными словами, была женой покойного сына Элинор, Джима Эшбрука.

Род Эшбруков восходил к колонии нидерландских беженцев, которых когда-то давным-давно приютил город Норвич и которые возродили на новом месте жительства искусство производства шерстяных тканей.

Когда Йоханнес Эшбрук женился на Элинор, он был преуспевающим молодым фабрикантом. Через год у них родился сын Джим. А еще через год Йоханнес приобрел в расположенной неподалеку от Норвича деревне Грейт-Бенсей участок земли и построил добротный дом. Вскоре семья переселилась туда. И там Элинор провела всю свою жизнь, пережив и мужа, и сына.

После смерти Йоханнеса она взяла бразды правления бизнесом в свои руки, и под ее началом суконная фабрика существовала еще лет пятнадцать. Когда годы начали брать свое, Элинор с выгодой продала дело и стала жить в собственное удовольствие.

Невестку Риту она невзлюбила по той причине, что из-за нее Джим не захотел заниматься семейным бизнесом.

Рита и Джим познакомились в летнем молодежном лагере, еще будучи старшеклассниками. Любовь между ними вспыхнула как сноп сена от случайной искры. С той разницей, что чувства пылали гораздо дольше, чем сухая трава.

Рита собиралась стать травматологом. Немного поразмыслив, Джим пришел к выводу, что подобная профессия ему тоже подходит, и отправился вместе с Ритой поступать в медицинский институт. Как ни странно, Йоханнес не стал отговаривать сына от идеи стать врачом. Зато Элинор просто кипела от негодования. Ведь в мечтах она видела Джима продолжателем дела отца, успешным бизнесменом. Но тот избрал иную стезю, и, по мнению Элинор, виновата во всем была девица, вскружившая ему голову.