Дорис Смит - Песня, зовущая домой

— О, теперь понятно! Репортерские штучки. — Палец моего попутчика указывал на объектив вверху страницы. — Это серия статей о фотографии. Черт побери! — Глаза его сузились. — Это что-то новенькое.

Я промолчала. Если кошке что-то угрожает, она выгибает спину. Я могла только настороженно молчать.

— Этот… э… мой приятель, — небрежно сказал мистер Невидимка, — он занимается всем понемногу. Лучше бы он занялся чем-то одним, но зато хорошо. Вы-то знаете, что я имею в виду.

— Нет! — с вызовом ответила я.

Его лицо выразило насмешку и понимание.

— О Боже! Только не говорите, что он ваш друг!

— Да, друг, — ледяным тоном произнесла я и выхватила у него журнал. — Более того, он, по-видимому, отличный фотограф. А теперь, если не возражаете, спокойной ночи. — Я выключила свет. Мистер Невидимка, продолжая ухмыляться, сделал то же.

Когда я снова открыла глаза, темнота за окнами уступила место серовато-серебряному рассвету. Я заморгала, потянулась и, перегнувшись через спящих Трэси и Илейн, возбужденно осознала, что мы уже над Альпами. Насколько я могла судить, все остальные пассажиры еще спали, включая мистера Невидимку. Голова его упала на грудь, темные волосы, слишком коротко остриженные, чтобы растрепаться, не скрывали загорелой шеи и больших ушей. Его ждало пробуждение с искривленной шеей.

Ни одна голова не повернулась, когда открылась дверь в летный отсек и появился молодой человек в форме. Минуту он постоял, глядя в окошко, потом прошел до нашего ряда и наклонился над мистером Невидимкой. Тот сразу проснулся, жалобно растирая шею, как я и предполагала, и с улыбкой повернулся к офицеру. Мгновением позже он встал с кресла. Я уже собиралась отвернуться, когда к моему удивлению он остановился и улыбнулся мне.

— Если вы принимаете оливковую ветвь за вчерашнее, не хотите ли пройти в носовой отсек?

Хочу ли я? Я сразу вскочила.

— Конечно, но разве это разрешается?

Он сказал:

— Кому как, — с другой, менее привлекательной улыбкой, казалось, подчеркивающей его превосходство, и наивно добавил: — Меня многие узнают.

Я вообще-то недолюбливала хвастунов, но в данном случае согласна была промолчать, так как мы уже прошли в кабину летчиков и перед нами простирался вид, какого я и не мечтала увидеть, — три розовые блистающие кристально-ясные вершины.

Я ахнула.

— Да как же они называются, скажите!

Сопровождавший нас молодой офицер, улыбаясь, сообщил, что слева, с плоской вершиной — Монблан, впереди — Эйгер, а острый пик справа — это Маттерхорн.

— Еще не доводилось так хорошо видеть все три сразу, — заключил он, и я с завистью увидела, что другой член экипажа щелкает фотоаппаратом.

Мистер Невидимка вновь демонстрировал свою способность быть совершенно неподвижным. Не шевелясь, он молча глядел на расстилавшееся внизу очарование, на быстрый переход цвета к ослепительно-белому. Он был без темных очков, глаза его чуть припухли и выглядели устало. Я подумала, что он старше, чем можно было судить по его улыбке и крепкой загорелой шее, и он стоял здесь с таким же отсутствующим видом, как будто вся эта прелесть к нему почти не имела отношения.

И я тоже. Когда полет окончится, я никогда его больше не встречу. Но почему же тогда я чувствовала эту… нет, не симпатию — он меня раздражал, — просто я непонятным образом чувствовала его присутствие. Он мне не нравился, но я все время ловила его ощущения. Во всяком случае, я готова была поклясться, что уловила их. Усталость, напряженность — и страх.

Что-то поджидало его в лондонском аэропорту. Что именно?

— Это было чудесно, — сказала я, когда мы снова уселись в наши кресла и нам принесли апельсиновый сок, полагавшийся перед завтраком.

— Нам повезло, — согласился мой попутчик. Он взглянула на свой стакан, решил, по-видимому, что ему хватит, и отодвинул стакан. — Вы жили в Найроби?

— Да. Почти два года. Я там преподавала. А вы?

— Я? — Казалось, вопрос был для него неожиданным. — О, просто перелетная птица. Я никогда надолго не задерживаюсь.

И с какой стати, подумала я, он так смотрел на меня круглыми смеющимися глазами, подняв брови и определенно давая понять, что я какой-то недоумок? Все же, поскольку я ничего о нем не знала, кроме того, что он не обожает апельсиновый сок, обижаться не стоило. Я решила, что позволю ему продолжать, и он сразу же спросил вежливо, но слегка покровительственно.

— И вам нравилось жить в Найроби?

— О, даже очень! — Я не могла удержаться и стала рассказывать ему о том, как я видела львиный выводок и даже встретила гепарда в Национальном парке, о том, как пик Килиманджаро возвышается над облаками, о желто-зеленых оттенках леса на Маунт Кения, о стаде слонов у залитого лунным светом водопоя той ночью, когда мы останавливались в знаменитом отеле «Тритопс».

— А теперь?.. — Он вопросительно замолк.

— Лондон, — огрызнулась я, — будь он неладен, — и ждала, как он отреагирует. Когда пауза затянулась, я спросила: — И вы туда же?

— Ну, не совсем. Я надеюсь отправиться дальше, в прекрасные места на западе. — Судя по выговору я уже твердо решила, что он ответит «Шотландия». И теперь я просто рот разинула.

— Но ведь вы шотландец?

— Я? — Мистер Невидимка забавно пискнул, точно так, как если проткнуть воздушный шарик. После короткой паузы он с удовлетворением продолжил: — Да, шотландец; и если бы я пытался отрицать это, вряд ли бы мне поверили.

— Да, уж не с таким выговором, — признала я.

— Выговор? — Это он произнес очень четко.

— Ну, ваш акцент, — поправилась я. — Знаете, он у вас есть. — Разговор становился довольно бессмысленным, но лучше пусть он чувствует свое превосходство, чем потеряет интерес.

Почти с сожалением я услышала грохот подносов, при звуке которого пассажиры стали усаживаться прямее, а веки спящей Илейн слегка дрогнули.

— Кажется, для завтрака еще рано? — заметила я.

Мистер Невидимка опять скрыл глаза за темными очками, которые ему не шли.

— Ожидают плохую погоду, — объяснил он. — Насколько мне известно, в сводке из Женевы было предупреждение о турбулентности.

Утро все еще оставалось таким ясным, и я надеялась, что сводка окажется ошибочной, но не успели мы покончить с ломтиками ветчины и помидорами, как голос капитана объявил, что впереди ожидается гроза и мы будем пытаться «увернуться» от нее.

— О Боже, я так и знала, что что-то случится, — дрожащим голосом сказала Илейн. — Я всегда страшно боялась грома.

У Барбары всегда был один безошибочный ответ на все мои предупреждения насчет солнца, фруктов и москитов: «Не волнуйтесь, может, ничего и не случится». И с ней никогда ничего не случалось. Я с уверенным видом сказала то же самое своей побледневшей соседке, и некоторое время казалось, что нам удалось «увернуться», но сразу после вылета из Франкфурта вид за окошками изменился. Потоки дождя хлестали по стеклам, яростно слетали с крыльев, и нас окутало темное облачное одеяло, после чего появилась неизбежная болтанка. Везде слышались звонки, африканские и европейские стюардессы спешили на вызовы.