А в городе звёзд не видно… (СИ) - "Нельма"

Прямо как в прошлый раз.

Подцепляет невесомое кружево большими пальцами и резко стягивает вниз, до колен. Звук треснувшей ткани вызывает довольную ухмылку, он ещё раз целует её, — теперь в ложбинку за ухом, — и выпрямляется.

Смотрит на неё сверху вниз, любуясь тем, как прекрасно в вечернем сумраке выглядит хрупкая фигура в одной лишь расстёгнутой рубашке, призывно стоящая перед ним раком.

Она вообще вся такая красивая, что у него постоянно перехватывает дыхание.

Просто такие, как он, не умеют любоваться красотой издалека. Такие, как он, безжалостно срывают с клумб великолепные цветы, позволяя им завянуть у себя дома через несколько дней. Такие, как он, эгоистично воруют даже самые совершенные и ценные шедевры, чтобы держать их в частных коллекциях, обрекая пылиться с другими такими же.

Он обхватывает ладонью болезненно налившийся кровью член и приставляет его ей между ног, трётся головкой, размазывая обильную смазку и дразня. От желания скорее оказаться внутри неё хочется взвыть, но он только прикусывает губы и ждёт.

Секунды кажутся часами, пока он испытывает себя на прочность, а её — на покорность. Упирается прямо в неё, закрывает глаза и прогоняет прочь наваждение, подталкивающее резко войти и грубо драть её, выбивая жёсткими глубокими толчками стоны боли, а никак не удовольствия.

Мысли сплетаются в тугой комок, вены натягиваются струнами, сердце заходится в сотне ударов, помогая разносить по телу новую порцию отравленной крови.

Он уже сам не понимает, что между ними происходит. Единственное, что крутится в опьяневшей от возбуждения голове: они больше не просто друзья. А кто?

Она легонько подаётся бёдрами ему навстречу, позволяя головке проскользнуть внутрь, снова замирает и издаёт что-то похожее на стон, прорывающийся сквозь плотно сжатые губы. Его пальцы зарываются в волосы на её затылке, перебирают пушистые пряди, помогая отвлечься и остыть, но она воспринимает этот жест по-своему: комкает оказавшиеся под ладонями листы, немного запрокидывает голову и насаживается на его член до конца.

И после этого остальное становится для него абсолютно неважным, таким пустым и лишённым всякого смысла. Остаётся только удовольствие от размеренных, ритмичных толчков внутрь неё, от которых вздрагивает зажатое в кольце его рук тело, ощущение разгорячённой мягкой кожи под его губами и родной запах, сплетающийся с острым ароматом похоти в единый будоражащий коктейль.

Он наматывает её волосы на кулак и оттягивает их, снова покусывает шею, забываясь и не думая о том, что может оставить следы там, где их уже не скрыть под рубашкой. Хочется слиться с ней, раствориться без остатка. Толчки всё быстрее и яростнее, потому что ему так плохо и так хорошо сейчас.

Потому что он её ненавидит-ненавидит-ненавидит, но любит-любит-любит всё же немного больше.

И когда её стыдливые, тщательно сдерживаемые стоны переходят в вереницу раздражающих всхлипов, он всё же находит в себе силы замедлиться, а потом и вовсе остановиться, заметив как от падающих на листы слёз расплываются чернила.

Он нехотя выходит из неё, грубо хватает за плечо и разворачивает к себе одним рывком, второй ладонью придерживает за талию, удерживая от падения. Смотрит на неё прямо и с вызовом, не жалея ни о чём из того, что сделал с ней. Потому что знает, как много ещё хотел сделать, но смог вовремя остановиться.

Её губы искусаны и дрожат, широко распахнутые глаза смотрят на него с мольбой и болью, от которой внутренности снова стягиваются в узел, только на этот раз не возбуждения, а страха. По щеке начинает скатываться слеза и он быстро смахивает её большим пальцем, собираясь что-нибудь сказать.

Но только приоткрывает рот, не успев сформулировать ни одной чёткой мысли, как она сама тянется к нему навстречу, привстаёт на цыпочки, чтобы дотянуться губами до его лица. Её ладонь нерешительно опускается на шею, вздрагивает, будто ошпарившись о пылающую от вожделения кожу, медленно движется к затылку. Невесомый поцелуй остаётся где-то на подбородке, и только после этого он всё же склоняется чуть ниже.

— Я хочу тебя видеть, — шепчет она, обдавая горячим дыханием его губы, прежде чем боязливо прикоснуться к ним, и тут же противоречит сама себе, закрывая глаза.

Он целует её напористо, яростно, не давая перевести дыхание и не позволяя отстраниться. Кажется, она и не собирается: тонкие руки обвиваются вокруг его шеи, пытаясь притянуть ещё ближе к себе. Он подхватывает её за бёдра и усаживает на край стола, пристраивается между податливо раздвинутых ног, не разрывая поцелуя.

Мысль о том, что это их первый поцелуй, быстро возвращает возбуждение к прежней предпиковой точке. Он легонько поглаживает её по ноге и углубляет поцелуй, за колено подтягивает ещё ближе к краю, чтобы удобнее было её трахать.

Она такая влажная, что член легко проскальзывает внутрь, и он ощущает, как смазка щедро размазалась по бёдрам. Никак не может поймать темп, двигается в ней рвано и судорожно, сбиваясь каждый раз, когда их языки соприкасаются. Но останавливаться кажется настоящим преступлением, и его ладони только крепче обхватывают ягодицы, сжимая их со всей дури, пока он отчаянно вдалбливается в неё под аккомпанемент противно скрипящего стола.

И вроде бы ничего особенного: ему привычно не пришлось даже особенно напрягаться, чтобы поиметь её. Как и любую из всех его прошлых девушек, тоже раздвигавших ноги, тоже ничего не требовавших взамен и тоже готовых делать вид, что ничего не случилось.

Только от мыслей этих коротит где-то в грудине и воняет палёной плотью. Потому что она другая: становится нужна, как воздух, и каждое прикосновение к ней жизненно необходимо, и её потерянный взгляд, тихий голос меняют всё внутри него.

Ему так сильно хочется сломать её за то, что делает с ним. Она как маленький источник света, счастья и наивности, от которых его всегда воротило, а теперь невозможно и дня без этого прожить.

Она сводит его с ума. А ему это нравится.

Когда они оба начинают задыхаться, он всё же отрывается от её губ, подхватывает на руки и в несколько шагов доносит до кровати. Той самой кровати.

Опускается вместе с ней на прохладное на ощупь покрывало, улавливает еле различимый шёпот своего имени и замечает, как она шевелит набухшими после поцелуев губами и как подрагивают длинные чёрные ресницы. Её пальцы водят по его спине, гладят плечи, и он с жалостью думает о том, что поспешил и не снял рубашку. Хотя упирающиеся в грудь твёрдые соски чувствует даже сквозь ткань.

Её тело под ним кажется совсем невесомым, ускользающим, растворяющимся между покрытой испариной кожей и скомкавшимся постельным бельём. И он боится остаться без неё сейчас. И всегда.

Перехватывает её руки, сжимает запястья и заводит ей за голову, высвобождая рвущийся из груди гортанный рык. Так, оставляя ей на коже синяки от пальцев, он ненадолго возвращает себе обманчивое ощущение полного контроля.

А внутри всё дрожит от подходящего оргазма и заливистого смеха подсознания. Ведь он давно уже нихрена не контролирует, не в состоянии держать в привычном порядке собственные мысли, свои чувства, копошащиеся в грудине клубком червей, даже свой член, ещё с тех самых пор взявший принятие решений на себя.

Тугая воронка надвигающегося смерча захватывает его целиком, раскручивает и нещадно перемалывает, не оставляя ничего целого от прежнего самоуверенного циника, презирающего слабость и смеющегося над чужой глупостью. Он сам оказался глуп и настолько слаб, что не мог признаться в своей любви не только ей, а даже себе самому, до последнего надеясь, что пройдёт, забудется, образуется.

Но не прошло. И она лежит под ним почти голая, постанывает синхронно его движениям, и они оба совсем трезвы, что напрочь лишает их единственного достойного оправдания происходящему.

Она неторопливо целует его в основание шеи, потом осторожно прикусывает кожу, посасывает и облизывает этот маленький участок, тут же начинающий жечь как свежий ожог. Повторяет то же самое, что с ней делал он, и от этих простых движений у него внутри всё взрывается, разлетается на части и разливается по телу концентратом чистого блаженства.