Я тебе запрещаю (СИ) - Пиратова Лана

— Ну, держись, сладкая Настя, — усмехаюсь я, как в наш самый первый раз.

Впечатываюсь в ее губы. Руками обхватываю плечи. Выхожу полностью. И сильно ударяю бедрами. Вминаю ее в кровать. И начинаю толкаться. Быстро. Резко. С громкими звуками шлепков и хлюпаний.

И это как самое лучшее лекарство. Я больше не чувствую боли. Усталости.

Мне кажется, я никогда не остановлюсь.

Я отрываюсь от ее рта и лбом утыкаюсь ей в щеку. Тяжело дышу. Но не от того, что мне плохо и я устал. Нет.

С каждым толчком я приближаю момент, ключевой для нас с Настей. Я знаю, что произойдет после того, как мы кончим. Вместе или сначала она, а потом я.

Настя одной рукой обнимает меня за плечи, а второй зарывается в волосы.

Громко стонет после каждого толчка.

— Да, дядя Рустам! Да! — вскрикивает, когда я прикусываю ее в шею.

Я не могу ответить ей. У меня нет сил сказать хоть что-то. Все мои усилия сейчас в члене.

Я впервые за очень долгое время ощущаю свою мужскую силу и не могу остановиться.

Но чувствую приближение и немного замедляюсь.

— Нет! — хмурится Настя. — Еще!

Ничего себе! Улыбаюсь. И опять ускоряюсь. Она права. Это же не последний раз. Только разминка.

Не знаю, откуда берутся силы, но последние толчки оказываются настолько сильными, что даже сквозь стоны и хлюпанье легко различим треск кровати.

— Да, Рус! Да! — кричит Настя и кончает.

Чувствую на спине дрожь ее ног и под собой подергивание бедер.

Поднимаю лицо и смотрю на опухшие губы и закатанные глаза.

Замираю, позволяя ей стиснуть меня внутри. Сжимаю зубы от предвкушения. И опять возобновляю толчки. Уже не такие сильные.

Настя часто и тяжело дышит.

Я делаю еще несколько движений в ней и вытаскиваю член. Направляю его рукой Насте на живот и вот уже белые капли стекают по бокам вниз. Кончаю на нее. Она приподнимается на локтях и внимательно смотрит.

Потом проводит пальцем, собирая на него сперму, и обхватывает палец губами.

Как завороженный, наблюдаю за тем, как она облизывает свой палец в моей сперме.

— Скучала по твоему вкусу, дядя Рустам, — говорит Настя, хитро улыбаясь.

Член опять дергается.

Понимаю, что еще долго не смогу остановиться. Но пока надо сделать то, о чем я думал все дни, пока лежал в больнице.

Опять наваливаюсь на нее и она с готовностью раздвигает ноги. Но нет. Хотя член уже ищет любимую дырочку.

— Насть, — беру ее лицо в руки и внимательно смотрю в глаза.

Вижу в них тревогу. Она тоже понимает, что сейчас происходит что-то важное.

Закрывает глаза.

— Посмотри на меня, — немного трясу ее. — Посмотри.

Опять этот взгляд.

— Я давно должен был сказать тебе.

Сам не знаю, почему оттягиваю этот момент. Говорю что-то лишнее. Хватит.

— Я люблю тебя, Настя, — наконец, решаюсь. — Слышишь? Люблю!

Настя перестает моргать. Смотрит на меня, застыв.

— Рус…

— Подожди, — останавливаю я ее. — Я люблю тебя, девочка моя. Моя самая сладкая. Самая маленькая. Только моя. Настенька.

Целую ее лицо быстрыми поцелуями. Лоб. Нос. Щеки. Глаза. Ощущая на губах солоноватый вкус. Из Настиных глаз текут слезы. Молчаливые слезы.

— Не плачь, девочка моя, не плачь. Больше никто не причинит тебе зла. Никто. Маленькая моя.

Наконец, дохожу до ее рта. И впиваюсь в него. Как будто набираюсь сил. Она лечит меня. Собою.

— Рус, — шепчет Настя, вдыхая воздух, когда я отрываюсь от нее.

— Что, маленькая?

Смотрит в глаза. Бесконечно долго. Но я не тороплю ее.

— Я тоже тебя люблю, — признается шепотом и пытается отвернуться.

— Что? — переспрашиваю я, хотя отлично все услышал.

Настя хмурится. Не понимает моей шутки.

— Я же старый извращенец. Так, кажется, ты меня называла? Глухой я. Повтори, что ты сказала?

Бедрами пристраиваю член к ее дырочке. Настя тоже бедрами помогает мне.

И член попадает куда надо.

— Повтори! — рычу и толкаюсь, входя в нее полностью.

Настя выгибается подо мной.

— Люблю тебя, старый извращенец, — голос скорее похож на стон, чем на внятную речь. — Люблю.

Я двигаюсь в ней, не сводя с нее глаз.

— Давно любишь? — такой неспешный темп оставляет мне возможность говорить. — Отвечай!

Щипаю ее за сосок.

Она ойкает и грозно смотрит на меня.

— Давно!

Просовываю руку между нами и начинаю сразу же давить на клитор.

— Сильно любишь? — с улыбкой наблюдаю, как она закатывает глаза.

— Да, — стонет.

— Не сбежишь больше?

Не отвечает.

— Ну? — чаще давлю на клитор. — Не сбежишь?

— Нет, — выкрикивает она и кончает.

Опять. Сжимает меня внутри. И опять я едва успеваю вытащить член, чтобы кончить ей на живот.

Никогда раньше я не думала, что смогу сказать ему эти слова. И уж тем более не ждала эти слова от него.

Он спрашивает, давно ли я люблю его? Давно. Даже сложно назвать точный момент, когда я поняла и приняла в себе это чувство. Правда, в начале оно было каким-то зависимым. Я готова была на любые унижения, лишь бы быть рядом с ним.

Потом мне стало мало этого. Я захотела взаимности. Но даже не надеялась получить ее.

Для меня дядя Рустам был холодным, жестким и своенравным мужчиной. А кто я? Маленькая глупая девочка. По его же словам. Вредная и несносная.

И я была такой.

Такой, какой он хотел меня видеть.

Когда я увидела его там, в луже крови, с ранами по всему телу, я поняла, что отдам все, что у меня есть. Даже мою жизнь. Только ради того, чтобы врачи успели приехать. Чтобы дали ему шанс.

Зачем мне жить, если рядом не будет его? Если его совсем не будет.

Та ночь стала самой долгой и самой страшной в моей жизни. В ту ночь Рустаму делали операцию. Его спасали на операционном столе. А я сидела с коридоре и ждала. Верила и ждала. Молилась и ждала. Очень долго.

А потом вышел врач. Уставший, с лицом, как будто все плохо. И я замерла.

— Все нормально, — сухо сказал он. — Жить будет. Но сейчас только покой. Еще бы пара часов и все. Кто его обнаружил?

— Я, — призналась тихо.

— Он должен тебе. Жизнь свою должен.

Мне не нужна его жизнь. Мне нужен он сам.

Подумала я тогда.

Затем были долгие дни в больнице. Рустам не приходил в сознание.

Я почти каждый день приходила к нему. Брала его за руку. Просто смотрела на знакомые черты. Убирала волосы со лба.

И уходила. Так и не дождавшись его возвращения.

А потом перестала ходить. Только потому что узнала, что беременна. И мне стало страшно.

Я помню, что говорил Рустам о возможной беременности. Ему не нужны проблемы.

А я с ребенком — это проблема.

Никто не знал об этом. Даже Мария Эдуардовна.

Я опять жила у нее. Она нашла меня благодаря телефону, оставленному в больнице.

Мы поговорили и она сказала, что привязалась ко мне. Всегда мечтала о внучке и пусть ею буду я. Даже если это и не так.

Я тоже уже привыкла к ней. Мне не хватало нашего общения.

Мне кажется, Мария Эдуардовна стала замечать перемены в моем поведении. Я все чаще задумчиво стояла у окна. Стала меньше есть. И иногда утром у меня можно было заметить красные глаза.

— Сегодня Рустама выписывают, — как бы невзначай сказала она однажды утром. — Столько времени прошло. Как он там один будет?

Сокрушенно покачала головой. И я поймала на себе ее быстрый взгляд.

Рустам дома. Один.

Чтобы принять решение, мне не потребовалось много времени.

И вот сейчас я слышу эти слова.

Мой Рустам. Дядя Рустам.

А еще я вижу, что он не кончает в меня. Боится. Не хочет детей.

Пусть этот ребенок будет только моим. Я не заставлю Рустама полюбить его. И аборт делать тоже не буду.

Пусть так.

От этого мне немного грустно. Но я отгоняю от себя эти мысли.

Хочу, чтобы сейчас было светло. Чтобы мы были счастливы. Пусть хотя бы только сейчас.