Елена Кшанти - Блаженная несвобода

— Так или иначе, но на ретрит ты до сих пор не села, а ведь время идет.

— Но, милый Учитель, вы же не говорили, что это так срочно, — взмолилась Стеша, — сейчас лето, солнце… Я думала, что в ретрите сидеть хорошо в Мансун, когда дождь и на улицу уже просто так не выйдешь. А Мансун начнется уже скоро.

— В жизни надо делать все сразу, не откладывая, она слишком короткая, чтобы все успеть. Чтобы изменить наше сознание, требуется колоссальное количество времени. Подумай об этом. В любом случае, мне не нравится твое поведение.

Стеша почувствовала, что волна надвигающегося протеста внутри ее души уже готова сорвать все дамбы, но тут неожиданно Джецун стала женщиной, чуть красноватой от отсвета пламени масляного светильника, в костяных браслетах, что играли какие-то замысловатые мелодии при ее движениях, и с четко вырезанными тремя продолговатыми глазами. Она стала прозрачнее и отвернулась, продолжив перебирать старые тексты, пахнущие плесенью и завернутые в блестящие расшитые ткани.

Стеша еще с минуту смотрела на павлиньи перья, что стояли в ритуальном кувшине на столе.

«Кто же эти перья так причудливо разрисовал?» — этот вопрос однажды задала Джецун, но так и оставила его без ответа блуждать в Стешиной голове.

Но тут в пространстве послышался звон колокольчика, и девушка, поклонившись спине Джецун, направилась к выходу.

У выхода, опершись о колонну, стоял Гонпо. Стеша знала его давно, еще тогда, когда он не был Начальником охраны Джецун, а был скромным монахом из Бурятии. Тогда его сострадательно-проникновенные глаза, казалось, готовы были объять весь мир, и тогда он не смотрел на нее так важно и официально, как сейчас, согласно своему придворному статусу.

— Гонпо, — позвала его тихо Стеша, пытаясь не заплакать, — Гонпо, ты слышишь меня?

— Да, я тебя слышу, — отозвался немного погодя он. Но было ощущение, что между ними стояла невидимая стеклянная стена, за которой пропадали импульсы сердца.

— Гонпо, ты веришь Учителю?

— Да, конечно, — ответил сразу же он.

— А ты не думаешь, что он может ошибаться?

— Как же он может ошибаться, если он совершенен?

— Я тоже так думала, но ведь я все чаще и чаще замечаю, что Учитель делает ошибки или поступает так, словно не обладает ни ясновидением, ни мудростью.

— Ты не должна этого видеть и не должна об этом не то что говорить, но даже и думать, — категорично сказал он и уже хотел отвернуться, но Стеша взяла его за рукав и заставила ее слушать:

— Гонпо, как же так, для чего же нам дан ум, если мы не должны ни о чем судить?

— Наш ум несовершенен, и, пока он нечист, ты все равно не сможешь думать правильно.

— Что ж это означает, что для того, чтобы заниматься здесь духовной практикой, надо для начала достичь Просветления?

Гонпо на минуту задумался, но потом сказал:

— Надо просто верить.

— Но чтобы верить, надо же сначала быть в этом убежденным, благодаря логике и анализу.

— Слушай, когда ты пришла во дворец Джецун, ты приняла все правила, по которым отныне ты должна жить, так чего же ты теперь хочешь? Ты знаешь, что назад дороги нет, ты либо распахиваешь дверь в небо, либо летишь в бездну. — Губы его стали слегка подрагивать, и Стеша поняла, что Начальник охраны начинает нервничать.

— Я думала, эти правила будут разумны, а сейчас я в этом не уверена.

— Что бы ни говорил Учитель, ты должна беспрекословно все принимать, не раздумывая.

— Ну как же так, если я не делала то, в чем он меня пытается уличить?

— А может, он тебя просто проверяет, насколько ты цепляешься за свою значимость?

— Ну хорошо, допустим, это проверка. Но скажи мне, пожалуйста, почему он ест «Фервекс», ведь это химическое лекарство очень плохо влияет на почки?

Гонпо взглянул на нее бесстрастно и жестко сказал:

— Для того чтобы убрать твои концепции, девочка.

Стеша прижалась к мраморной колонне и заплакала. Она плакала тихо и безысходно. И у начальника охраны опять проявились сострадательно-проникновенные глаза монаха из Бурятии. Он подошел к ней и обнял по-братски за плечи.

— Гонпо, спаси меня, пожалуйста, я тебя очень прошу, спаси… — тихо просила она.

— Все будет хорошо, — шептал он ей, — все будет хорошо…

Мотоцикл плавно вписывался в крутой поворот, когда за ним показалась машина местной полиции, и властный жест полицейского приказал ей остановиться.

Вся полиция Дхарамсалы Стешу хорошо знала. Однажды уже перепроверив все ее документы, они не останавливали ее года два, издалека кивая иностранке и здороваясь.

После одного интересного случая у них даже, можно сказать, завязалась какая-то странная дружба.

Это было где-то на второй год ее пребывания в Индии, когда, пригнав мотоцикл из другого штата, Стеша произвела фурор среди местного населения своей изысканной наглостью. Мужская часть человечества явственно выражала свое несогласие с этим фактом. Как будто, гоня мотоцикл по горному и опасному серпантину, девушка тем самым надругалась над их мужской природой. Их машины пытались прижать ее мотоцикл к скале или ближе к краю пропасти, решительно не уступая дорогу. Часто ей приходилось останавливаться и, надеясь, что ее не столкнут в пропасть, пропускать их вперед.

И вот однажды дорожная полиция, возглавляемая приехавшим для этой цели самим начальником штата, проводила рейд, и Стешу тормознули. Около полицейской машины уже было с десяток штрафников, задержанных за нарушение каких-то правил, в основном это были тибетские парни. И когда остановили иностранку, то эта группа штрафников от восторга даже произвела какой-то нечленораздельный вой.

— Пожалуйста, ваши документы, — сказал подошедший начальник, плотный полицейский с испариной на низком лбу.

— Да, конечно, — ответила Стеша и потянулась к сумке.

Она стала неторопливо вытаскивать все письма и разрешения, в том числе и на переправку мотоцикла из другого штата в этот, и квитанции о покупке, и еще кучу каких-то бумаг на хинди, в которых было тоже что-то записано о мотоцикле, но что именно — она не имела понятия.

И чем больше она вытаскивала бумаг, тем преснее становилось лицо полицейского.

Он старательно помял эти бумаги, повертел со всех сторон, чуть ли не понюхал, но явная неудовлетворенность просвечивала сквозь его темно-карие с поволокой глаза и требовала завершения. Не прошло и минуты, как лицо его озарила улыбка, словно он вдруг вспомнил что-то замечательное.

— А права у вас есть? — хитро спросил он.

Прав у Стеши не было, ни индийских, ни международных, ни российских на вождения мотоцикла, но зато у нее были русские права на вождение машины. И она гордо, с видом, не допускающим никаких подвохов, протянула эти права, как и положено, с цветной фотографией, с печатью и с единственным английским словом, которое означало в переводе «права».