Нянечка против (СИ) - Ильина Настя

Оксана поворачивает голову и смотрит на меня.

— Ива-а-а! — протягивает она и улыбается уголками губ.

Я захожу, поджимаю губы от того, насколько у неё плачевный вид, но всё равно улыбаюсь. Я так рада, что тот псих не убил её.

— Саша, как она? — сразу спрашивает Оксана.

Я присаживаюсь на стул рядом с кроватью и тяжело выдыхаю.

— Саша не может говорить…

— Сволочь! Урод! Я как знала, что раньше нужно было отреагировать на его «ухаживания». Он то цветы принесёт, то гулять позовёт… Говорю, что ребёнка не оставлю, а он на своём. А той ночью он позвонил в дверь, сказал, что пожар, надо срочно спускаться… Я открыла, и он накинулся на меня. Ударил несколько раз чем-то тяжёлым, я не успела отклониться и ответить ему. Потом полоснул по плечу ножом, — Оксана чуть морщится, наверняка вспомнив ту боль. — Я помню, что Сашка закричала сильно, а потом головой ударилась обо что-то, и, кажется, он потащил меня за волосы.

Мне самой больно слушать такое, но всё обошлось. Псих будет наказан, а Оксана восстановится. И Сашка тоже. Я теперь только в лучшее верю.

Я рассказываю Оксане о том, как Саша играет со мной там, в детском доме, а она неустанно благодарит меня за то, что не оставила малышку. А разве я могла оставить? Меня пустили ненадолго, поэтому я обещаю подруге, что приеду ещё и, возможно, смогу украдкой сделать Санины фотки, чтобы показать ей.

Когда выхожу на улицу, ёжусь, потому что уже холодно, а дождь, успевший стать сильнее, пока я была в здании, капает по лужам. Слышу сигнал машины и обращаю внимание, что Артём Викторович ещё не уехал. Я не враг самой себе, чтобы отказываться от помощи, поэтому быстренько бегу до машины и сажусь внутрь.

— Вы за мной следите, чтобы не нажаловалась на ваше поведение выше? — спрашиваю я, потираю замёрзшие ладони.

— Слежу? Забавная теория. А, прости, что не так с моим поведением? Я пристаю к тебе или что?

— Вы сами прекрасно понимаете, о чём я говорю… — фыркаю я.

— Мы вчера перешли на «ты», пусть это был не самый удачный переход… Кроме того, я могу только догадываться, о чём ты… — усмехается он.

Да ладно?

Решил сделать вид: моя хата с краю, ничего не знаю?!

Ну-ну… Конечно…

Больше мы не разговариваем, и едва машина останавливается у моего подъезда, я выскакиваю, бегу к нему, а лишь скрывшись за дверью, понимаю, что я кусок неблагодарного бекона. Даже спасибо не сказала.

Проходит неделя… Психолог не разрешает везти Сашу в больницу: говорит, что не стоит ребёнку видеть маму там, только когда её выпишут. Оксана каждый раз плачет над фото и видео, которые я привожу, а мне так хочется, чтобы эти двое уже встретились… Им плохо друг без друга, это так чётко видно.

А ещё меня подбешивает тот факт, что Артём Викторович ничуть не обижается на мои слова, даже я бы сказала, заботится обо мне: и подвозит частенько… и о самочувствии справляется. А я на него залипаю, хоть сто раз говорила себе, что пора бы начать разбираться с его «шаловливыми» делишками.

Приехав на работу, я замираю во дворе, глядя на машину, доверху забитую строительными материалами. Артём Викторович стоит около неё, покачивая головой и плотно сжав губы. Он ставит подпись на какой-то бумажке, и машина уезжает.

— Вы серьёзно? — возмущаюсь я, приближаясь к нему.

— Серьёзно? Это к чему вопрос? — задаёт он встречный вопрос.

— Вы снова отправляете материалы для ремонта куда-то, чтобы получить деньги? Какой же вы!

— Ну и какой же я? — с яростью в голосе спрашивает он, стискивая зубы до появления противного скрежета.

— Лживый! Нет! Я всё понимаю, но, Господи! Вам хоть хорошо живётся-то на деньги детей?

Он просто разворачивается на месте и уходит, а я шмыгаю носом и медленно плетусь к крыльцу. Не понимаю, почему все сотрудники терпят этот беспредел? Неужели на самом деле получают свою долю?

Я вхожу и негромко здороваюсь с вахтёршей. Всё ещё злюсь и на себя и на него из-за этой перепалки. Иногда мне начинает казаться, что Артём Викторович и невиновен в таком состоянии детского дома, что это приказ откуда-то выше — не трогать второй этаж, но я не понимаю совершенно его поведение: почему не оправдывается, и молча сносит мои обвинения.

— А ты что унылая такая, пигалица?

— Да ничего… Всё хорошо, — отвечаю я, не желая перемывать косточки начальника у него за спиной. Мне проще сделать это, глядя ему в глаза — высказать всё, что думаю о нём.

Только противно почему-то на душе. Горько. Его забота обо мне после тех слов покорила… И он даже стал мне симпатичен. Мысль появилась, что он на путь исправления может встать, ну как в книжках про хорошую девочку и плохого мальчика, а он вон что сотворил. Взял и отправил строительные материалы…

Пытаюсь побороть эти гадкие чувства, перемешавшиеся внутри, пока нахожусь в комнате для персонала, потому что не хочу, чтобы моё настроение как-то отразилось на детях.

Ещё две недели пролетают быстро. Оксану выписывают. Артём Викторович едет в больницу вместе со мной, аргументируя тем, что сразу же отвезёт Окси в детский дом, чтобы подписала все бумаги и забрала Сашульку, а мне кажется, что он таким образом пытается подкатить ко мне. Возможно, ему понравился мой бунтарский дух или что-то ещё привлекло внимание… Ну мало ли? Я точно чувствую, что нравлюсь ему. И он мне нравится, хоть я и твержу себе как мантру, что он фальшивый человек — лгун и лицемер.

Оксана похрамывает, но в целом выглядит неплохо. Мы с ней садимся на заднее сиденье и всю дорогу до детского дома болтаем о том, как может пройти встреча с Сашей. Малышке никто не сказал, что мама скоро приедет. Психолог запретила даже рассказывать о том, что Оксану нашли, зато я порой и ночами оставалась в детском доме, чтобы провести с ней больше времени и помочь измученной детской психике.

Мы подъезжаем к детскому дому, выходим с Оксаной из машины и идём в здание.

— Мне кажется, что заведующий неровно дышит в твою сторону, — шепчет мне Оксана.

Вахтёрша с любопытством разглядывает её, но ничего не говорит.

— Тебе кажется… — хмыкаю я.

— Ой! Да и он тебе нравится! А он милый парень… Правда, сосед тоже казался милым поначалу, — опускает голову Оксана.

— Он вор и лицемер, — с сожалением отвечаю я.

Как бы мне самой хотелось, чтобы всё было иначе.

Вероника Олеговна просит нас пройти в комнату для встреч с детками, а сама поднимается за Сашей, но потом всё же спускается.

— Я так волнуюсь. Лучше ты, Ива.

Я киваю ей. Пытаюсь подбодрить Оксану, обнимая её за плечи, шепчу, что всё будет хорошо, и иду за малышкой. Как же она обрадуется возвращению домой.

— Сашуля, иди сюда, — зову я её, и она подходит. — Пошли кое-что покажу.

Я сжимаю её ручку и выхожу, обещая другим деткам скоро вернуться. Сердце ударяется о рёбра, учащаясь в бешеном ритме.

Мы приближаемся к комнате встреч, и я сталкиваюсь взглядом с Артёмом Викторовичем, стоящим в коридоре. Открываю дверь, запуская Сашу внутрь. Она стоит несколько секунд, моргает глазками, а затем со звонким криком: «Мамочка моя!», — бежит к Оксане.

Я прикрываю дверь, чтобы они побыли наедине и захлёбываюсь слезами, а Артём Викторович подходит и молча обнимает меня. Я позволяю ему сделать это, потому что сейчас ни о чём не думаю, я утопаю в столь счастливом мгновении воссоединения двух близких мне людей.

Сашулька с Окси временно переезжают ко мне. Оксана решила продать квартиру, чтобы избавиться от ужасных воспоминаний, связанных с ней. Саша понемногу восстанавливает голос, и я радуюсь, как обезумевшая. Я не бросаю работу, время от времени беру Саньку с собой, как в детский сад, потому что Оксана устраивается на работу, а в сад отдавать дочку боится.

С Артёмом Викторовичем мы почти не общаемся. Я больше не трогаю его, хоть очень хочется разобраться… А он делает вид, что топор войны зарыт, и мы с ним просто как начальник и подчинённая без претензий друг к другу.