Гвинет Рамон - Доверие

Уложив вещи на багажную тележку, Санди и ее спутник направились к главному выходу, где Мартина ожидал седой коренастый человек. Они обнялись и поцеловали друг друга в щеки. Санди отметила про себя, что ей не приходилось видеть такой теплоты между мужчинами. Если бы они хоть чуточку походили друг на друга, можно было бы принять их за деда и внука.

Мартин представил мужчину:

— Это Умберто. Вместе с женой Филоменой он присматривает за моим хозяйством. Он знает меня с пеленок, помнит мою маму еще девочкой.

Седовласый пожал руку Санди, но при этом был сдержанным, не то что минуту назад, когда он приветствовал Мартина.

Рука Умберто напомнила ей скрюченный корень старого дерева — сказывался, наверное, результат многолетнего тяжелого труда. Его лицо было похоже на сушеный финик. Внешний облик этого человека вполне соответствовал выжженному солнцем пейзажу, открывшемуся с самолета.

По пути к автостоянке мужчины беседовали между собой на языке, который мало походил на испанский. Санди решила, что это местный диалект, и смогла разобрать в их речи лишь два знакомых слова — Джейн Дэйвид. Должно быть, Мартин спрашивал Умберто о ее тете. Тот ответил не сразу, сопровождая свой ответ жестами, по которым трудно было угадать смысл его слов.

Когда он закончил говорить, Мартин объяснил Санди:

— Старик знает, где живет мисс Дэйвид. Это всего в пятнадцати минутах от меня, так что нет проблем.

Умберто приехал на джипе цвета хаки.

После первого, довольно неприглядного впечатления о Менорке с высоты полета Санди была очарована необычным по красоте цветением высокого кустарника вдоль дороги из аэропорта. Цветки походили на розовые азалии, но она уже знала, что это олеандр. Синее южное небо, яркое солнце и эти прекрасные цветы, в сочетании с отличным настроением, создавали у нее ощущение начала потрясающего отдыха, заставляя забыть о настоящей причине ее приезда.

Мартин сидел рядом с Умберто, ведущим машину, и в перерыве между разговором с ним оглядывался на Санди с улыбкой.

Она любовалась пейзажем за окнами машины, но всякий раз, чувствуя на себе его взгляд, не могла не улыбнуться в ответ. Когда он отворачивался, ей хотелось снова и снова смотреть на него, но она боялась, что Мартин почувствует ее взгляд. Не стоило так явно демонстрировать свой интерес к нему.

Санди осознавала, что находится во власти его обаяния, хотя познакомилась с этим человеком всего пару часов назад. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного. Все в нем казалось совершенным, и это смущало ее — ведь она-то ничего из себя не представляла, была личностью самой ординарной. Мартин нравился ей и как писатель. Она знала и любила его книги. Но не может же быть, чтобы она привлекла к себе внимание такого человека — яркого, необыкновенного. В жизни так не бывает, рассуждала Санди.

Перед ней был пример ее сестер. Они имели все — красоту, ум, обаяние, но ни одной не везло в любви. Почему же должно повезти ей? Лишь потому, что, в отличие от сестер, она не переставала верить в любовь?

Когда они сворачивали с шоссе на боковую дорогу, Санди заметила дорожный указатель — до Аливенсы по прямой оставалось семь километров.

Вскоре машина опять притормозила, чтобы проехать в каменную арку. На ней поверху красовалась надпись: Сан-Плачидо. Повернувшись к Санди, Мартин пояснил:

— Во времена деда это было самое крупное имение в этой части острова. Здесь выращивали миндаль, оливки и инжир, производили все необходимое, чтобы прокормить семью, — что-то вроде натурального хозяйства, какие еще встречаются в Англии. При желании я мог бы продолжить семейную традицию, но меня больше привлекают путешествия. Теперь наша земля сдана в аренду.

Дорога, по которой они ехали, больше напоминала обычный проселок, чем въезд в имение. Далеко впереди виднелись крыши строений в окружении каких-то деревьев, похожих на большущие опахала из перьев. Кругом были горы, сизо-серые в лучах полуденного солнца.

С одной стороны дороги простирались пашни, с другой — луга со свежескошенной травой. Местами на обочине встречались бледно-голубые островки диких цветов.

Вблизи опахала оказались верхушками финиковых пальм с созревающими оранжевыми плодами у основания ветвей. Затем машина миновала каменные ворота и въехала в просторный двор с большим старинным домом из грубого камня. Окна дома с зелеными ставнями были закрыты.

— Сейчас высадим Умберто с моим багажом, я быстро поприветствую Филомену, и мы отправимся к сеньоре Дэйвид, — сказал Мартин. — А вы тем временем пересаживайтесь вперед.

Санди вышла из машины, чтобы размяться. Когда мужчины удалились, она подняла руки, потянулась, стараясь восстановить гибкость в теле, и стала осматриваться.

Стены дома были густо увиты плющом. По деревянным аркам его побеги тянулись к боковым флигелям дома. В центре двора возвышалась большая каменная ваза, в которой росла прекрасная розовая и алая герань. В тени кустов бродил откормленный черный кот.

Когда Мартин снова появился в дверях, Санди, как аист, стояла на одной ноге, поджав другую. Увидев его, она быстро приняла нормальную позу.

Из-за двери дома выглядывала женщина в маленьком ситцевом фартучке, стараясь оставаться незамеченной. Санди улыбнулась ей и села в машину.

— А вы гибкая, — заметил Мартин, усаживаясь за руль. — И танцуете так же хорошо, как выручаете людей в сложных ситуациях?

— Нет, что вы, я просто потянулась, как это проделывает ваш кот, когда просыпается.

— Он должен ловить мышей, а вместо этого Филомена его закармливает. Иногда он приносит в зубах птенца, а мыши его совсем не боятся, — усмехнулся Мартин.

Когда они тронулись, Санди опять заговорила:

— Мне очень неловко, что вы делаете большой крюк из-за меня. Наверное, вам хотелось бы сейчас принять холодный душ и расслабиться. Сколько времени вы находились в пути?

— Около сорока восьми часов, но мне не привыкать. Задержки в дороге меня совсем не нервируют, я привык не уставать в любых условиях.

— Откуда вы приехали на этот раз?

— Я стараюсь не рассказывать о своих впечатлениях, пока все не напишу. — Он отвел взгляд от дороги и улыбнулся Санди, пытаясь смягчить отказ. — Я понял, что предварительные рассказы умеряют мой писательский пыл. То же самое мне приходилось слышать и от знакомых писателей.

Санди подумала о людях его круга — литераторах, художниках, вообще о людях творческих, а также о тех, кто любит подвижный образ жизни. Интересно, какие у них приоритеты в жизни? Она почему-то была уверена, что это не власть, не тщеславие и не деньги, как у ее родителей и сестер.