Рут Сирс - На волнах любви

— А… доктор? Тогда он и начал обносить себя непробиваемой стеной?

Прежде чем ответить, Китти отхлебнула шерри из своего стакана.

— Да нет, пожалуй. Эта стена была у него, по-моему, всегда. Даже при ее жизни. Вообще у них были несколько странные отношения. Может быть, ему не давала покоя ревность — не знаю. Я никогда не работала с ним так близко, как ты, поэтому не знаю. Но одно я знаю точно: он постоянно таскал жену с собой во всякие поездки и все такое. Он как бы давал всем понять, что она — его собственность, на которую никто не смеет посягать. И… конечно, могу ошибиться, но, на мой взгляд, все эти вояжи вызывали у нее только смертную тоску. Она любила быть на людях, где что-то происходит. Бывало, забежит в больницу, чтобы вытащить его куда-нибудь, а пока ждет, в несколько минут всех завертит вокруг себя, закрутит, рассмешит. Она всех знала по имени, можешь себе представить?! Всех! — Китти вздохнула. — Нет, это была необыкновенная женщина, иначе не скажешь.

Эйва вспомнила, с какой любовью супруги Арго смотрели друг на друга, и, затаив дыхание, спросила:

— Она была красивая?

Китти лукаво улыбнулась.

— Как тебе сказать? Описать ее вроде бы просто… Цвет кожи, как у тебя, смуглый. Такие же голубые глаза. И волосы поблескивали так же. И роста вы с ней примерно одного. И прическу она носила такую же, как у тебя, когда ты дежуришь в хирургии. Да, она была красива, но главным в ее внешности были походка и умение одеваться. И еще обаяние. Она обладала способностью притягивать к себе людей. Властно, требовательно, безоговорочно. Даже наших монашек. Эта женщина была создана для того, чтобы постоянно находиться среди людей. И чтобы ею восхищались. И ею-таки восхищались.

Эйва поднялась с пола, чтобы вновь наполнить стаканы.

— Все это выглядит, как чья-то грубая игра. Трагедия жизни. Ты говоришь, что монашки любили ее… Как ты думаешь, почему сестра Ирма Джозеф стала монахиней? Ведь если бы не этот дурацкий апостольник у нее на голове, она была бы тоже красивой женщиной.

Китти рассмеялась:

— Много будешь знать — скоро состаришься… или как там это говорится?

Они ели, смеялись, делились мнениями о трудных случаях, с которыми им приходилось сталкиваться в больнице, обменивались анекдотами и слухами.

Согретые вином и огнем в камине, за приятной беседой они не заметили, как наступила ночь. Наконец Китти выразительно зевнула и пошла в ванную мыть голову.

Эйва навела порядок на кухне и, вернувшись в комнату, подошла к окну. Гроза кончилась, густой туман плыл среди деревьев, но ветра уже не было.

Все еще чувствуя возбуждение, она крикнула Китти:

— Пойдем прогуляемся перед сном?

— С моими мокрыми волосами? — отозвалась из ванной Китти. — Нет уж, спасибо. Я лучше немного почитаю. А ты иди. Можешь ничего не бояться, у нас тут спокойно.

Выйдя из дома, Эйва сразу же повернула в сторону океана, нужно было пройти всего несколько кварталов вниз по хорошо освещенной улице. Она шла медленно, размышляя о событиях дня. Справа показался залитый красным, синим и розовым неоном «Лас-Пальмас». Сказочный замок, отбрасывающий свое сияние в ночное небо. Отель был огромен. Здания были не очень высокими, но тянулись вширь. Ночью в нем чудилось что-то зловещее. Отель чем-то напоминал неровные скалы. Вокруг возвышались каменные фасады выстроенных «под старину» магазинов и ресторанов. Весь гостиничный комплекс обошелся городу недешево, и, насколько Эйва знала, жители Сисайда гордились тем, что у них есть такой современный отель. Она и Китти были здесь несколько раз с кавалерами, обедали в роскошном зале, который напоминал дворец Цезаря со скульптурами и даже фонтаном. Впрочем, Эйве не очень понравилось. Слишком много украшений, пестроты и мало гармонии с гладкой полосой пляжа и величественными горами на заднем плане. Здесь Эйва познакомилась с менеджером отеля Гари Хейденом. У него было загорелое мускулистое тело и выцветшие на солнце волосы. Эйве он показался несколько поверхностным и самонадеянным. Он был слишком красив, слишком здоров, слишком обаятелен. Многое в его внешности напоминало ей Гордона Своупа, поэтому Эйва не спешила сближаться с Гари.

Вспомнив о Гордоне, она подумала: интересно, где он сейчас? Вспоминает ли о ней хоть изредка? Ее болезнь от порушенной любви закончилась исцелением, но Эйва знала, что шрам на душе останется на всю жизнь. Тоненький, белесый шрам. Такой, какой всегда остается у прооперированных больных. Любовь — ловушка! Дразнящий взгляд, мальчишеский смех, тонкие загорелые пальцы на твоем запястье… Белая тенниска и запах бензина… И другие девчонки смотрят на тебя с завистью или с ненавистью, с трудом кривясь в напряженных улыбках. А потом… Потом похмелье после веселья. Горечь на сердце от ущемленной гордости… Вот это было самое худшее! Триш была права, когда написала, что у Эйвы болит не сердце, а гордость, но все одно — было очень больно. Боль иссушала душу, пока длилась. Только в последнее время Эйва получила возможность вздохнуть свободно и не закипать внутри гневом при виде «ягуара», несшегося по Оушен-авеню с загорелым парнем за рулем. Только совсем недавно она вновь почувствовала себя сама собой. Полюбит ли она еще раз кого-нибудь? Возможно. Конечно, это уже не будет сладкая дрожь, которая окрашивает мир в розовые тона и придает всему вокруг оттенок волшебности. И слово, взгляд, улыбка мужчины уже не будут поднимать ее к небесам, как на облаке. С этим покончено навсегда! Господи, какая это была трата времени!

Но что же тогда ее ждет? Неужели она сроднится с больницей Св. Екатерины и станет частью этого учреждения, как, скажем, мисс Анастасия Бейнс? Эйва подняла воротник своего плаща и глубоко засунула руки в карманы. Она пересекла перекресток и вышла на пляж. Песок утопал под ее ногами, туфли сразу же наполнились водорослями, выброшенными на берег. Это ж надо додуматься! Гулять одной ночью на пляже, воскрешая старых духов!..

Волны с грохотом обрушивались на черные скалы и тут же отступали, чтобы начать новую атаку. Они яростно накатывались на берег, сопровождая свой набег ужасающим ревом. Эйва остановилась, чтобы посмотреть на это зрелище. Состояние моря своей неуемной яростью очень соответствовало сейчас ее настроению.

Повернувшись, чтобы уже идти домой, девушка вдруг снова замерла на месте: у самой кромки моря, как-то обреченно опустив плечи и глядя далеко вперед, в бушевавшую стихию, в полном одиночестве стоял человек. Огни отеля словно пронизывали его насквозь. Эйва узнала в нем Блейка Стонтона…

В то утро Эйва стояла у окна своей спальни и смотрела на то, как медленно рассеивается в саду туман и проступают первые краски под лучами бледного солнца, с трудом пробивающегося сквозь густую дымку. Китти была еще в душе. Эйва налила себе кофе и теперь пила его маленькими глотками, глубоко вдыхая в промежутках свежий морской воздух. Она смотрела на розы и маргаритки, которые пробуждали в ней воспоминания о Канзасе. Она подумала о том, как радовалась бы ее мама, увидев столь буйное и беззаботное цветение. Именно эта красота и привлекала в выходные дни отдыхающих в Сисайд. Кто-то отважился окунуться в ледяную воду, которая едва не захлестывала конец Оушен-авеню, другие лишь бегали по берегу и подзадоривали шутками своих более решительных товарищей. А кто-то нежился на разостланном на песке одеяле или полотенце и, подставляя свое тело солнечным лучам, лениво наблюдал за серферами, режущими волны за пределами бухты.