Мелани Милберн - Испытание любовью

– Я хочу, чтобы вы начали принимать ряд биодобавок. Также мы будем заниматься водной гимнастикой.

Рауль поднял загипсованную руку:

– Вообще-то гипс пропускает воду. О плавании не может быть и речи.

– Я говорю не о плавании как таковом. Скорее о прогулках в воде.

Он презрительно усмехнулся:

Я не могу ходить даже по земле. Что уж говорить о воде. Похоже, вы меня с кем-то спутали. Парень, которого вы ищете, умер две с лишним тысячи лет назад, а при жизни неплохо творил чудеса.

Лили наградила его испепеляющим взглядом:

– Гипс можно обернуть пластиковым пакетом. Благодаря упражнениям в воде вы сможете вновь почувствовать себя устойчиво в вертикальном положении.

Рауль гневно на нее взглянул:

– Я хочу почувствовать свою жизнь! А на все остальное мне плевать.

Лили поджала губы, будто имела дело с непослушным ребенком и понимала, что ей нужно запастись терпением.

– Знаю, сейчас вам очень тяжело…

– Да, черт возьми, мне сейчас очень тяжело, – передразнил Рауль. Я не могу пойти в конюшни, чтобы увидеть своих лошадей. Я не могу даже одеться или побриться без посторонней помощи.

– Когда вам снимут гипс?

– Через две недели.

– Вы увидите, насколько проще вам будет без него. Когда рука достаточно окрепнет, вы сможете ходить, держась за параллельные брусья, а я буду вас поддерживать. Этим мы занимались с моей предыдущей клиенткой. Через двенадцать недель она смогла ходить самостоятельно.

Но Рауль не хотел ждать двенадцать недель. Он не хотел ждать даже двенадцать дней. Он хотел снова встать на ноги немедленно. Он не хотел превращать свой дом в реабилитационный центр, установив повсюду брусья, перила и пандусы. Он хотел жить нормальной жизнью – жизнью, которая у него была раньше, жизнью, где он сидел в автомобильном кресле, а не в инвалидном. Горе и отчаяние от осознания того, что он потерял, грызли его изнутри. Нет, он никогда не сможет быть снова счастливым.

В комнату вошла Доминик, неся основное блюдо.

– Вы позволите мне разрезать для вас цыпленка на маленькие кусочки, месье Рауль? – спросила она, ставя перед ним тарелку.

– Нет, спасибо, – отрезал Рауль. – Черт возьми, я не ребенок.

Когда Доминик вышла из комнаты, Лили укоризненно на него взглянула:

– Похоже, вы очень избалованы. Она лишь пыталась помочь. Не было никакой необходимости огрызаться.

– Терпеть не могу, когда со мной возятся. – Рауль сердито посмотрел на нее. – И когда ко мне относятся как к инвалиду.

– Любителям покомандовать всегда сложнее смириться с подобной ситуацией.

Он насмешливо фыркнул:

– Считаете меня диктатором? Вы пришли к такому выводу, прочитав мою ауру?

– Вы типичный диктатор. Именно поэтому вы так сердиты и озлоблены. Вы больше не можете все контролировать. Вам не подчиняется даже собственное тело. Для вас неприемлемо просить кого-либо о помощи, и поэтому вы этого не делаете. Бьюсь об заклад, вы предпочтете остаться голодным, нежели позволить кому-то нарезать для вас мясо.

Рауль скривил губы:

– Да вы, я смотрю, еще и психолог, мисс Арчер?

Прежде чем ответить, она на мгновение поджала губы.

– Вы сильная личность. Вы привыкли контролировать собственную жизнь. Чтобы понять это, не обязательно быть дипломированным психологом.

Он насмешливо на нее взглянул:

– Раз уж мы играем в психологов, как насчет того, чтобы я прочел вашу ауру?

Лили напряглась:

– Пожалуйста.

– Вы не любите привлекать к себе внимание, прячетесь за бесформенной одеждой. Вам не хватает уверенности в себе. Мне продолжить?

– Разве быть интровертом – преступление?

– Нет, – сказал Рауль. – Но мне интересно, почему такая привлекательная молодая женщина, как вы, всячески старается преуменьшить собственную красоту.

Казалось, комплимент ее взволновал.

– Я… я не считаю себя красивой.

– Вы не любите комплименты, мисс Арчер?

Она приподняла подбородок:

– Не люблю, если не уверена в их правдивости.

Рауль продолжал смотреть в ее темно-синие глаза, наблюдая, как она борется с желанием отвести взгляд. Что в ней так его пленило? Возможно, ее таинственность, скрытность и застенчивая сдержанность? Она так сильно отличалась от женщин его круга – не только внешностью и манерой одеваться, но и какой-то настороженностью. Она напоминала ему пугливого молодого оленя, всегда готового к нападению хищника. Он с удовольствием примет вызов и попытается камень за камнем разрушить эту крепость.

– В какое время завтра утром вы хотели бы приступить к занятиям? – спросил он.

– Как насчет того, чтобы начать занятие в девять? Нам предстоит тяжелая работа, но, надеюсь, мы добьемся успеха.

– Я тоже на это надеюсь. Иначе мой брат останется без шафера.

Лили нахмурилась:

– Что вы хотите этим сказать?

Я не хочу испортить фотографии своим инвалидным креслом. Если я не смогу ходить, то вообще не пойду на свадьбу.

– Но вы не можете не пойти на свадьбу брата. – Она нахмурилась еще сильнее. – Это ведь самое главное событие в его жизни. Вы должны быть там, в кресле или без него.

Рауль стиснул зубы. Он не собирался выставлять себя на посмешище на свадьбе брата. Там будет много народу, в том числе и пресса. Он мог лишь воображать, сколько внимания привлечет своим появлением. Он уже видел заголовки газет, рассказывающих общественности о несчастном калеке. От одной мысли об этом ему становилось плохо.

– Ваша работа, мисс Арчер, заключается в том, чтобы попытаться избавить меня от этого кресла. На это у вас есть неделя.

Она облизнула губы:

– Не уверена, что смогу это сделать. Сложно пытаться уложить процесс восстановления во временные рамки. Выздоровление может занять месяцы, а может и вообще не произойти…

– Это мне не подходит. Говорят, прежде вы уже творили чудеса. Так сделайте это снова.

Лили честно пыталась съесть кусок цыпленка, лежащий у нее на тарелке, но сверлящий взгляд Рауля Кафарелли совершенно не способствовал повышению аппетита. Он вызывал в ней чувство тревоги. Рауль смотрел на нее так, будто постепенно изучал ее, камень за камнем разбирая стены крепости, которую она с таким трудом возводила. Мысль о том, что он может раскрыть ее секрет, узнать о ее позоре и рассказать о нем всем вокруг, была для Лили невыносима. Держа руки под столом, она еще ниже спустила рукава платья, чтобы прикрыть свои шрамы. Она ненавидела, когда на нее удивленно таращились и с осуждением говорили: «Как ты могла порезать себя?» Но шрамы были ничем по сравнению с тем, что скрывалось внутри. Лили терпеть не могла считать себя жертвой, ей нравилось думать, что она – боец. Но бывали дни, когда кошмар ее двадцать первого дня рождения возникал у нее перед глазами, пронзая защитный панцирь, который она создавала вокруг себя. Иногда ей казалось, что ее душа все еще кровоточит, по капле вытекая из нее, пока не настанет день, когда от нее ничего не останется.