Милая, у нас не будет развода (СИ) - Арская Арина

— Потому что это было грубо и обидно.

— Зато доходчиво, — он едва щурится.

— Некоторые вещи лучше не говорить.

— Лучше носить их в себе и молча раздражаться? А потом увидеть в человеке, с которым планировал провести всю жизнь, бесячего клоуна?

— Я тебя клоуном не называла.

— Это да, — его медленно кивает. — Но мог бы стать клоуном. Еще немного и ты бы начала меня одергивать. Конечно, и так можно прожить до глубокой старости, но…

— Жизнь — это не только взлеты, но и падения, Егор.

— У нас сейчас падение, Инга. Затяжное такое. и мы опять начинаем спорить о том, о чем вроде пришли к взаимному согласию.

— Я просто не понимаю, как можно сейчас взять и пойти по своим делам, когда мы поссорились.

— А мы не ссорились, Инга.

— Да, но чувство такое, что разругались мы с тобой в пух и прах, — шепчу я. — И мне в таком состоянии ковыряться в архиве?

— Хочешь, чтобы я сказал, что все хорошо?

Устало смотрю на ряды машин. Вряд ли это поможет.

— А еще я могу томным голоском предложить тебе помириться, — пожимаю плечами.

— Конечно ты бы могла, — мрачно отзывается Егор. — И я бы согласился, но тебе, наверное, стоило это сделать без этой отчаянной ремарки, в которой я слышу, что я для тебя сущее наказание. Господи, Инга, я в тебя будто не член свой сую, а раскаленную кочергу. Может, половой акт для тебя пытка? Я тебе делаю больно?

— Нет.

— А дальше?

— Ты хоть кончаешь, — разворачиваюсь к нему. — А я нет.

А затем я прикусываю язык и медленно выдыхаю.

— Продолжай, Инга.

— А потом ты все это запомнишь, и… у тебя вообще на меня не встанет.

— Я, конечно, подозревал, но ты неплохо имитируешь оргазмы.

— Да большого ума не надо, чтобы сымитировать стоны…

— Так ты еще не стоны имитируешь.

— Ну сжать и разжать — дело практики.

— Лучше бы ты эту практику не для лжи использовала, дорогая, — Егор приближает свое лицо к моему. — Чуешь подвох? Практиковать в сжатии и разжатии не для того, чтобы меня оседлать и без скачек довести до оргазма, а чтобы обманывать. Это просто какой-то абсурд, Инга. Всему этому учат, чтобы мужиков подцепить, а ты… я в ахуе.

Откидывается назад и проводит ладонью по бороде.

— И ты опять думаешь только о своем удовольствии, — хмыкаю я. — Это тебя надо цеплять, удивлять, скакать вокруг тебя в кружевах. А не обнаглел ли ты часом?

— Если так посмотреть, то, конечно, обнаглел, — медленно кивает. — Но я вот могу сказать, как мне нравится и как я хочу, а ты нет. Как мне плясать перед тобой, Инга, — вновь смотрит на меня. — Думаешь, я не попляшу? Я хочу, чтобы ты кончала. Охуеть как этого хочу. И обожаю твою мокрую киску. Я помню, как ты возбуждалась. У тебя аж текло по ногам. Ты очень этого стеснялась, но это, блять, то что мне нужно, — переходит на голодный рык, — Мокрая, опухшая пизденка, в которую хочется зарыться всем лицом и чуть ли не сожрать ее! И да, сейчас у меня стоит!

Я молча сглатываю. Вот сейчас я готова бежать и прятаться в архиве в темном углу.

Он отстегивает ремень, резко поддается ко мне и с рыком въедается в губы. Пытается нырнуть под юбку рукой, но я перехватываю его запястье и крепко его сжимаю.

— Я твой муж, Инга, — в ярости всматривается в мои глаза.

— Ты с ума сошел? — шепчу я. — Мы на парковке… Вокруг люди…

— А мне похуй, — дергает рукой.

Я в отчаянии перевожу взгляд на пожилую женщину, которая стоит в нескольких шагах от нашей машины. Стоит и смотрит на нас.

— На нас смотрят, Егор, — мои ногти впиваются в его запястье.

— Кто?! — через секунду он в черной злобе смотрит на женщину, которая недобро щурится. — Вот мразь, а.

Вылетает из машины и рявкает:

— Иди, куда шла! Чего вылупилась?! Это моя жена!

— Я сейчас вызову охрану!

— Да я тебя потом в асфальт закатаю! — делает шаг к женщине, которая пятится. — Вместе с твоими зубными протезами!

— Егор! — выскакиваю из машины, торопливо заправляя блузку в юбку. — Прекрати!

— Прекратить?! — оглядывается. — Прекратить?! У тебя, мать твою, вечно находятся оправдания! То дети спят, то люди рядом, то месячные, то ты устала, то ты охуеть как занята! Мне все это остопиздело, Инга! И теперь у тебя новая отмазка есть, да?! Ты не можешь, потому что ты такая, сука, ранимая! Я же хочу другую! И вот сейчас я хочу тебя, и опять все не то!

— Кто она?!

Женщина в стороне прижимает ладонь ко рту. Переводит взгляд с меня на Егора и обратно.

— А поехали и покажу, — Егор нервно приглаживает ладонью растрепанные волосы. — Мне уже нечего терять. Я для тебя клоун-импотент, с которым ты давно не кончаешь! — разворачивается к женщине, которая распахивает глаза. — А ты с нами, гадина любопытная, не едешь! Пошла отсюда!

— И мне ведь незачем сейчас удивляться, — рычит Егор. — Ты же всегда была такой, Инга.

— Какой?

— Дотошной, упрямой, въедливой… тебе надо все знать. Доковыряться в болячке до кости, пробить эту кость и провернуть лезвие в костном мозге. Поэтому тебе так нравится работать в архиве. Другие воют на такой работе, а ты нет. Ты наслаждаешься и всегда находишь то, чего другие в жизни не найдут. Ты ведь если тут не нашла, то пойдешь в другие архивы и там будешь людей доводить до белого каления.

— Раньше ты этим восхищался…

— Раньше это не касалось меня.

— Дорогой мой, не надо было думать, что если скажешь про другую, то я это проглочу и кинусь к твоей ширинке в страхе потерять тебя, — цежу сквозь зубы. — Это не так работает у женщины.

— Да у женщин вообще все наперекосяк работает!

— Да, как-то трусики не намокают после честных признаний мужа, — пожимаю плечами. — Тонкие настройки сбиты.

— Давно они сбиты! Давно, Инга!

— И ты их решил подкрутить словами о другой бабе? Это как по радио ударить кувалдой, а потом недоумевать, а почему это оно совсем теперь не работает?!

— Может, мне стоило просто потрахаться на стороне, — задумчиво тянет Его, глядя на светофор в ожидании зеленого света. — Говорят же, что хороший левак укрепляет брак.

— Вот же…

— А что, Инга? Отымел бы другую, а потом с чувством вины стал бы идеальным и шелковым.

— Как ты можешь такое говорить?

— А вот так у мужиков работает, — Егор усмехается. — И знаешь, самые щедрые мужики — это те, у которых есть любовница.

— Прекрати себя закапывать.

— Мой отец после гулянок так забрасывал мать подарками, таким отцом становился… Ух, Инга. Лучший отец на свете. Подарки, отдыхи, деньги, внимание…

— И ты хочешь повторить сценарий отца? — сжимаю кулаки, чтобы унять дрожь в руках.

— В том-то и дело, что не хочу, Инюш. Ты меня совершенно не слушаешь. Зациклилась на другой бабе, и тебе на остальное срать с высокой колокольни.

— Так не говорил бы о другой бабе!

— Да ты повыковыривала бы из меня все это в любом случае! И не тот я человек, который будет, как баба, юлить и намеками… Сел бы я с тобой и начал… у нас что-то не так идет, дорогая. И что? Вопросами бы задолбала и все равно бы пришли к скандалу! И опять бы я был козлом! И насчет плясать, Инга… Я к тебе не раз в твой сранный архив приезжал. Надушенный, красивый, с цветами!

— Да я, блин, на работе! — охаю я.

— Ах ну да! Все эти коробки, папки важнее мужа? И эта срання работа только твое хобби!

— Хочешь, сказать, что я должна была отдаться тебе среди всех этих стеллажей?!

— Да! — рявкает он и сжимает руль. — Да, мать, твою, да! А ты что? Уворачиваешься, отмазываешься, боишься.

— И это опять же твои фантазии!

— А твои какие?!

— Не знаю! — взвизгиваю я. — Но другого мужика я не хочу!

— Да лучше бы хотела, тогда мне было кому рожу расквасить на твоих глазах! Руки и ноги бы переломал!

Молчание, и я сглатываю. Он такой злой сейчас. Дышит тяжело и будто готов вырвать руль, чтобы потом им расхреначить всю машину.