А в городе звёзд не видно… (СИ) - "Нельма"

На его губах появляется злорадная усмешка. Точно такая же, с которой он несколько недель наблюдал за её флиртом с другим человеком, чьи прикосновения хотелось смыть, сцарапать, отодрать от себя прямо с лоскутами кожи.

Может быть, он сделает это за неё?

Он нависает над ней огромной скалой, мрачной и сильной, вызывающей трепет в своей заложенной природой мощи. Склоняется ниже, упирается лбом в живот, щекочет и согревает чувствительную кожу над пупком своим частым дыханием, столь ощутимым даже сквозь ткань.

Привычка носить объёмные вещи впервые играет против неё. Потому что он оттягивает край домашней кофты и ныряет под него головой, скрываясь в её же одежде по самые плечи, а коленом нагло раздвигает ей ноги.

Её сердце сбивается с ритма и опасно останавливается трижды: когда его ладонь начинает гладить между ног прямо сквозь шорты, когда горячий язык прокладывает влажную дорожку по груди и когда зубы острожно смыкаются вокруг соска и оттягивают его до болезненно-сладкого импульса, сдавленным стоном оседающего в воздухе.

Перед глазами плывут звёзды. Уже не те оранжевые фигурки с проектора, а мерцающие белые точки, пульсирующие в унисон с тянущим удовольствием внизу живота и взрывающиеся мелкими вспышками от всего, что он делает с её телом.

А его губы мечутся по груди, оставляют поцелуи нежные и настойчивые, невесомыми пятнышками опускающиеся на кожу. Он кусает и посасывает соски, играет с ними языком, облизывает и целует. Впивается, вгрызается в неё с таким упоением, что ей хочется кричать в голос.

Она как всегда беспомощна перед ним. Открыта. Уязвима. Обнажена как никогда раньше, хоть и не снимала свою одежду.

Чувства обостряются до предела, терзают и изматывают, приносят удовольствие, жидким ядом гонимое по телу. Хочется освободить руки, чтобы ощутить колючие волосы под своими пальцами, прижать его голову ещё ближе к груди, ноющей и набухшей от долгих ласк. Хочется стащить свою кофту, чтобы увидеть его дикий, гипнотически-пугающий взгляд, и как острый кончик языка обводит по кругу болезненно затвердевший сосок. Хочется перестать получать такое безумное наслаждение от одной лишь мысли, что она целиком в его власти.

— Пожалуйста, пожалуйста, — срывается с искусанных до крови губ и громким настойчивым эхо бьётся висках.

Её трясёт от его прикосновений. От того, как длинные сильные пальцы издевательски-дразняще поглаживают промежность сквозь одежду, словно не замечая, как она течёт и выгибается им навстречу.

Он двигается быстро и агрессивно: дёргает её кофту так, что та угрожающе трещит, прежде чем оказывается стянута и отброшена в сторону. Судорожно хватается за пояс шорт и начинает тащить их вниз сразу вместе с трусиками, но замедляется и переводит мутный взгляд на её лицо, разглядывает долго и пристально, словно любуется ею.

Руки затекли и плохо слушаются, но она всё равно пытается освободить его от футболки, собирает и комкает её, пока он сам не вмешивается и не снимает последнюю оставшуюся между ними вещь.

Тепло его рук касается внутренней стороны бедра и она снова послушно разводит ноги, хотя внутри всё сжимается в ожидании уже знакомой боли.

Но на этот раз всё идёт иначе: его член оказывается внутри быстро и удивительно легко, с первого же размашистого грубого толчка выбивает из неё неожиданный короткий стон.

Он двигается быстро, навалившись на неё всем телом и уперевшись губами в висок, позволяет наслаждаться низкими хриплыми звуками, вырывающимися из него вместе с глубокими движениями внутри неё.

Удовольствие стекается в самый низ живота от онемевших пальцев, зарывающихся в его волосы и царапающих плечи, от напряжённой обласканной им груди и от дрожащих ног, которыми она из последних сил обхватывает его влажное от пота тело. Ей хочется выть, бормотать что-то бессвязное и умолять, чтобы он сделал хоть что-нибудь, пока она не сошла с ума.

Потому что терпеть это нарастающее, распирающее, раздирающее наслаждение больше невозможно.

И чувствовать его так близко к себе невыносимо. И задыхаться самой под весом горячего тела, вдавливающего её в кровать, но как в бреду ловить каждый его вдох — слишком жестоко.

Просто нельзя настолько зависеть от него. Безнадёжно. Опасно. Больно.

Больно-больно-больно и так приятно.

Он стонет её имя. Коротко, тихо, еле уловимо. Достаточно, чтобы всё скопившееся напряжение оглушительно лопнуло внутри неё с очередным толчком его члена и разлилось по венам ошпаривающим кипятком, таща за собой пьянящее спокойствие.

Благодарность щекочет рёбра мягким теплом, вибрацией поднимается вверх и замирает на распухших саднящих губах, нежно касающихся его шеи. Она целует выпирающий бугор кадыка и покусывает кожу над слабо пульсирующей веной, гладит плечи с ощутимо перекатывающимися от его быстрых поступательных движений мышцами.

Расслабляется и ловит последние проходящие по телу короткие разряды наслаждения, когда он вдруг останавливается. Садится, крепко обхватывает свой напряжённый член и начинает быстро водить по нему ладонью, второй тянется к её лицу, с нажимом проводит по скуле и сдавливает шею.

Она слышит его поверхностное дыхание, чувствует его запах: сигареты, мускат и гвоздика, смешавшиеся в один потрясающий горько-пряный напиток. И его взгляд, затянутый пеленой серого тумана, рассеянный и настолько незнакомо беспомощный, направлен прямиком на неё.

Кажется, у неё получается читать его мысли. Видеть развратные, похабные и грязные образы, никогда прежде не возникавшие в её голове.

Поддаваясь то ли им, то ли настойчиво подталкивающему движению его руки, она тянется навстречу и покорно открывает рот. В нерешительности замирает напротив подрагивающей, налившейся кровью плоти и прикрывает глаза, когда бархатистая влажная головка касается губ и тут же проскальзывает между ними.

Ей не приходится ничего делать: его ладонь крепко держит затылок, а член несколькими рывками вколачивается в рот, упирается прямо в глотку и тут же пульсирует, выплёскивая потоки вязкой и солёной спермы. Она проглатывает их не задумываясь, чуть не давится, смаргивает выступившие на глазах слёзы.

Освободившимся ртом жадно ловит воздух, пытаясь отдышаться. И чувствует, как он ласково гладит её по голове.

***

Она просыпается от холода. Морозный воздух стелится по полу, заползает на кровать, ныряет под наполовину съехавшее с неё одеяло и облизывает обнажённое тело.

Ей не хочется думать, когда он успел сбежать. Не хочется оборачиваться и смотреть на окно, как и в первый раз наспех прикрытое снаружи и позволяющее сквозняку вовсю разгуливать по комнате.

Наверное, слишком опрометчиво было верить тому, кто всеми силами старался доказать, что не заслуживает доверия.

Пока глаза привыкают к темноте, разглядывая очертания прикреплённых к стене карточек, она пытается снова привыкнуть к одиночеству. К тому, что тепло его тела больше не наваливается приятной тяжестью, даря обманчивое ощущение безопасности. К тому, что всё сказанное в постели обнуляется за её пределами.

Щемящая боль не оставляет надежды провалиться обратно в сон и забыться. Она слышит знакомые щелчки и разворачивается, недоверчиво всматриваясь в очерченные ночной мглой силуэты.

Он стоит у приоткрытого окна. Долго борется с колёсиком на зажигалке, прежде чем удаётся прикурить. Затягивается и выпускает в воздух облачко дыма вперемешку с паром, пальцем задумчиво водит по старой деревянной раме, подцепляет маленькие клочки облупившейся белой краски и стряхивает их на улицу вместе с пеплом.

Чтобы не терять времени на поиск своей одежды, она заворачивается прямо в одеяло и подходит к нему. Под лунным светом видны редкие пятнышки веснушек, разбрызганные по плечам и груди, а ещё маленькие мурашки, щедро покрывающие светлую кожу.

Несколько мгновений её взгляд завороженно изучает сухое и жилистое тело, прорисовывает в памяти каждую линию, каждый изгиб, каждое особенно привлекательное несовершенство. А потом она раскрывается, прижимается вплотную к нему, вздрагивает от прикосновения к ледяной коже и пытается обернуть его краем сползающего вниз одеяла.