У каждого свои недостатки. Часть 1 (СИ) - Гусина Дарья

Юноша в парчовом зеленом платье медленно шагает по сцене. Его кожа бела, как снег, коралловые губы приоткрыты, легкий румянец, нанесенный на щеки и под глаза, символически подчеркивает юность. Алебастровые кисти рук, словно лепестки или крылья птиц, взмывают вверх, исполняя танец надежды. И отчаяния. В центре сюжета — гибель прекрасной наложницы, брошенной своим господином после первой брачной ночи. Руки и лицо — единственные обнаженные участки тела актера. Все остальное целомудренно прикрыто. Юноша тянется вверх, но вниз падают ложные рукава, под ними — другие, расшитые алым узором, прикрывающие руку до пальцев. Он делает широкий шаг длинной ногой, но из разрезов зеленого платья показывается лишь алая нижняя юбка. Алый — символ потерянной девственности. Девица уже нечиста, извините — только что переспала со своим господином. Теперь пляшет, изгибаясь и горюя, приближаясь к роковой черте, оплакивая утраченную девственность и равнодушие любовника. На лицах джентльменов и дам, сидящих в зрительном зале, попеременно отражается вожделение и разочарование. Они бы хотели увидеть белоснежные, гладко депилированные ноги паренька, но ставка тут на то, что лучший возбудитель — это скрытое.

На этой планете, борделе избалованных богачей, пьесы о невинных наложницах, брошенных господами после первой брачной ночи, а то еще и до нее, очень популярны. Люди здесь так пресыщены развратом, что их трогают и возбуждают истории несчастной любви, девственниц и потерянного целомудрия. Стивен весьма выразительно изображает отчаяние бедных брошенок. У него вообще хорошо получаются роли несчастных девиц. Отвергнутых, взятых силой, умирающих от неразделенного чувства, беременных. Беременность — особое «блюдо». Здесь такие сюжеты нарасхват, ибо проблемы с деторождением, как везде, но в системе Медея — особенно. То ли название беду принесло, то ли местные солнца. Сегодня у нас пьеса без беременности, для затравки. А завтра, так уж и быть, расстараемся.

Стоя за кулисами, я с удовольствием наблюдаю за движениями Стива. Он хорош. Его субтильная нагримированная красота вызывает нездоровый интерес даже у меня, что уж говорить о сидящих в зале господах. Девушка из Стива получается прелестная, учитывая то, что зрители прекрасно помнят о том, что он парень. Но это все — за счет изображаемой им картинки, одухотворенного образа. Когда мы вернемся в гримерку, и Стивен снимет ресницы и парик, передо мной опять возникнет мой хороший приятель, не вызывающий у меня ничего, кроме симпатии. Да, я знаю, что он неровно ко мне дышит, ему и девушки нравятся, несмотря на обилие любовников мужского пола, но вся эта андрогинность — это не мое. Если бы я еще знала, что мое…

Наш театр — пафосная компиляция из земных театральных традиций: Япония, Китай, даже алеутские сказки. Намешано черт знает что, с расчетом на то, что никто тут не знает, как оно там было, на Старой Земле. Здесь люди не читают книг и не смотрят фильмы. Они заняты удовлетворением плоти. Никто и не подозревает, с какой безграмотностью и нежеланием изучать канон наш директор Марк Бейзовиц первоначально резал все мои сценарии. Тогда я плюнула на все и начала кропать эротическую лабуду «по мотивам». Получается красиво, свежо и эротично. Мы гастролируем со стабильным успехом. Но целью Марка всегда была Ферошия, планета в системе Медеи. Планета- роскошный отель, курорт, с лучшими борделями во Вселенной, короче, гнездо разврата. Сюда приезжают оттянуться по полной. Особенно популярна Ферошия у жителей маленьких пуританских поселений в ближайших системах, ибо анонимность тут защищается на планетарном уровне: вместо имен — псевдонимы и номера чипов и штрих-кодов. Здесь оседает столько денег, что на просыпанных крошках кормится целая братия лицедеев, таких, как мы. Однако нам потребовалось два года, чтобы нас хотя бы в лайн-ап внесли. И вот — удача. Мы на сцене «Гелиуса», маленького театра для избранных.

Стивен начинает петь фальцетом на вполне современной ориенте*(* новый язык, объединивший несколько азиатских языков), кружась по сцене и заламывая руки. У него восхитительный тонкий голос. В зале с подачи администратора стартует тайный аукцион. Сегодня Стив уйдет с молотка. Здесь он будет стоить раз в тридцать дороже, чем на других планетах — такова особенность Ферошии, здесь даже пукнуть стоит столько, на сколько в других местах можно жить целый год. Это я утрирую, конечно. Никто тут не пукает и на улицах не плюется. Здесь везде чистота и порядок, за которым следят тысячи циклонов* (*cyclons — киберклоны, киборги), тут любят развлекаться богачи, женщины и мужчины с ежегодным доходом в миллионы цоло. Если бы не наш «утонченный» репертуар, нас даже на предпосадочную станцию не пустили бы, не то что на планету. Однако виртуальщина и условно-живые секс-игрушки всем надоели. Сейчас в моде — люди естественного происхождения. Сейчас в моде — Старая Земля. А мы как раз типа оттуда, проездом. Мы — особо пикантное блюдо: под оберткой от одного товара таится нечто другое. Но даже это не главное — кого сейчас удивишь танцующими мальчиками-девочками? Мы поем об утраченной невинности. И умеем… воплощать красоту, какой бы она ни была. В труппе десять парней. Все они талантливые актеры, певцы, танцоры, музыканты.

Допев арию, Стив поднимается на возвышение сбоку сцены. Там он позволяет себе маленький отход от целомудренности — распускает волосы. Черный шелковый полог высококачественного парика развевается над бутафорскими скалами. Брошенка срывается со скалы — Стив улетает за сцену на батут. И тут же выкатывается на подмостки, обрызганный исчезающей алой краской на груди и лице. Изображать помирающую девицу — это вообще его коронный номер. Он умоляюще смотрит в зал своими вытянутыми до висков кайалом «азиатскими» глазами и издает последний выдох через алые губы. Смоляные волосы опутывают «бездыханное» тело. Кровь стекает по белоснежному челу. С ноги словно случайно слетела туфелька сорок третьего размера. Впрочем, размер не важен — нежная ступня актера кажется из зала по-девичьи изящной. Это еще один мой эротический приемчик. Если ничего не показывать, зрители заскучают.

Далее следует эффектное перевоплощение самоубиенной девицы в призрака. Стив поет еще одну песню, причитая, что теперь он обречен на вечные скитания. У меня восемнадцать минут, я иду в гримерку, проверить, как там Леонард. Никак. Придурок обкурился забористой местной дрянью (когда только успел дури раздобыть) и валяется на полу с блаженным лицом. Реанимационные меры ни к чему не приводят.

— Нужно сокращать пьесу, — решительно говорю я, толкая тело Лена носком ботинка.

— Ни за что! — патетично орет директор. — Сцена с Богиней — лучшая!

— Поставим сразу эротику! Акт любви за вуалью!

— Как тогда зрители поймут, с кем тр*хается героиня?! — вопит Марк.

— Ну… с другим призраком. Пусть Стив как-нибудь объяснит, споет там…

— Что?! «Сейчас я буду тр*хаться с другим призраком»?!

— Да никто уже не заметит, — говорю я. — Они же там все, что угодно съедят. Все равно Лена заменить некем. Арию Богини никто не знает.

Марк мрачнеет, но лицо его вдруг озаряется нехорошим воодушевлением:

— Ты знаешь!!! Ты ее написала!!!

Я немею от возмущения:

— Марк, побойся бога! Я девушка!

— Сама говорила, никто уже ничего не заметит!

— Мы заявлены как классический театр «Цзацзюй»… хотя какой там, к черту, цзацзюй! Неважно! Все роли должны исполняться мужчинами! Иначе Театральная Ассоциация нас просто изнасилует! Или, что хуже, оштрафует!

— Если не выйдешь на сцену, тебя оштрафую я!!! До конца жизни платить будешь!

— Не имеете права! В конце концов, мы сдавали анализы на орбите!

— Это только на гормональное вмешательство! Ты же знаешь, что операции по перемене пола запрещены! Здесь и во многих других местах!!! Никто там не отмечал, девочка ты или мальчик! Это вообще автоматический тест!!! И не смей сейчас утверждать, что ты не умеешь петь!!! Я слышал тебя и твое пение!!! Для существа без члена сойдет!!!