Завещание фараона (СИ) - Митюгина Ольга

Солнце вставало над бескрайними песками Ливийской пустыни, и его золотистый свет отражался в каждой песчинке огромных барханов. Пустыня еще спала, воздух был чист и прохладен, а земля — тверда от ночного холода. Еще ничто не напоминало о дне, когда ни одно живое создание не может уцелеть без воды в этом пламенеющем пекле, когда пески, раскалившись, пышут жаром так, что в них можно испечь яйцо; когда небо, как раскаленный добела медный таз, давит на мозг, извергая из своих бледно-голубых недр потоки огня, а солнце, как воспаленный глаз разгневанного бога Амона, накаляет до плотности воздух — и сжигает всё, что попадает в пустыню.

Нет, утро в пустыне — это блаженная пора, подобная расцвету нежной розы. Ночной холод уходит, а дневная жара еще не наступила. Небо, видное от края до края, прозрачно так, что слышен, кажется, звон бесчисленных звезд. Но вот их подергивает легкая голубая кисея — и они медленно гаснут, растворяясь за ней. А небо всё синеет. Оно никогда и нигде не бывает таким прохладным и глубоким, как в пустынях. И наконец, бросая к горизонту золотую полосу — подобную поясу на голубом гиматии Зари, — восходит внезапно Солнце. Оно восходит быстро, озаряя всё вокруг. И тогда пустыня начинает петь. Лёгкий гул взлетает к зениту, словно голоса тысяч трудолюбивых пчел. Всё сильнее и сильнее… Кто опишет этот хорал пустыни, который она повторяет из века в век, на восходе и закате, чествуя солнце?.. Это звучат барханы, резко охлаждаясь или резко накаляясь…

После, когда приветственный гимн умолкает, воцаряется торжественная тишина, и солнце медленно шествует к зениту. А через два часа начинается огненный ад…

Но нам в пустыне уже нечего делать. Если подняться над горизонтом, то можно увидеть лишь пески, на тысячи километров простирающиеся во все стороны до самого окоёма. Но мы пойдём на восток…

Мы долго не найдём ничего, кроме песчаных холмов, накалившихся до предела — ничего, кроме них да свистящего суховея, который переносит их с места на место. Но, продолжив наш путь, мы заметим, что навстречу нам начинают попадаться оазисы, чахлые и скупые, с грязной и мутной водой. Ещё дальше к востоку оазисов становится больше, они уже гуще, тенистей, прохладнее, вода в них всё более чистая и прозрачная. Пустыня преображается. Пески отступают, в воздухе разливается горьковато-сладкий запах древних костей, минералов и пыли. Мы на раскаленном каменистом плоскогорье, над которым зыбким маревом дрожит горячий воздух. Крепостной стеной перед нами поднимается горная гряда из красного гранита, прорезанная глубокими расселинами: скалы трескаются, не выдерживая перепада температур — приветствуя солнце грохотом, подобным салюту.

По ущельям можно пройти меж этими огнедышащими великанами на ту сторону кряжа. Кстати, это нам по пути: на восток.

Здесь плоскогорье начинает понижаться. Спуск пологий, хотя и неровный: песок перемешан с камнями, и к запаху пустыни, запаху вечности, примешивается иной — запах жизни. Здесь мы снова встречаем растительность, но какую!..

Внизу, в долине, деревья стоят пышной зелёной стеной, напоив воздух терпким ароматом листвы и цветов. Земля здесь жирная и чёрная. Пальмы возносят свои пышные короны в бледно-голубое жаркое небо, но воздух не раскалён, как в пустыне, здесь больше влаги. Под сенью деревьев царит тёплая тень, разливается благоухание, разносится свист птиц. Ключом бьёт жизнь. Но мы и дальше пойдём на восток, сквозь цветущий лес, ибо нам недолго осталось идти.

И вот перед нами распахивается широкий простор, залитый сияющими лучами восхода. И эти лучи, переливаясь, играют на водной глади — ибо мы на берегу необъятной, полноводной реки.

Она так широка, что дальний берег кажется подёрнутым дымкой. Воды её черны у берега и зеленоваты чуть дальше — там, где покачиваются цветы великолепного южного лотоса: розового, голубого, золотистого, — там, где плещется множество птиц, грациозных длинноклювых ибисов. А еще дальше, на середине потока, солнце превращает воду в расплавленное золото, слепящее взор.

Вот она, прекрасная аква-вита, вода жизни, текущая через сухие пески многие километры, под палящими лучами солнца. Она берёт начало в южных болотах Центральной Африки и смело несёт свои воды через пустыню к Великому Зелёному морю, обнимая и приветствуя его рукавами своей дельты, безвозмездно даря благоденствие своим берегам. Великий Нил!

Айгюптос и Нейлос звали тебя древние эллины, Хапи — народ твоей страны.

Вдоль берегов этой могучей реки на тысячи схенов протянулась страна Египет. Люди построили дома и принесли цивилизацию в эти дикие края.

Здесь мы повернем и пойдем вверх по течению Нила, на юг.

Чем дальше мы пойдём, тем заметнее нам станет присутствие человека. Деревушки, храмы богов, города… В храмах уже слышится стройное хоровое пение — это жрецы славят восходящего бога Гора, а по реке уже снуют лодчонки: рыбаки начали лов. На пастбища выгоняют скот, и утро оглашается мычанием и блеянием, громкими выкриками пастухов. Но мы пойдём ещё дальше на юг.

И вот — над спокойной водой высится огромный город, обнесённый стеной из позолоченного камня, и лучи восходящего солнца бьют в эту стену, и она сама горит и сверкает, как земное светило, ослепительно отражаясь в водах Нила, тоже блистающих ярче солнца. В сияющей стене ровно сто ворот, и над каждыми — золотой солнечный диск с крыльями: изображение бога Гора, утреннего солнца.

Мы пришли к цели своего пути. Это знаменитые золотые Фивы египетские, Фивы стовратные, Уасет, Ниут — столица Египта. Войдём же в неё!

Столица ещё в полусне, нежится в прохладной зелени садов. А солнце встаёт над городом, и его золотистый свет заливает широкие площади и узкие улочки.

…К солнцу были устремлены чёрные глаза девушки, замершей на высоком балконе над дремлющим городом.

Сюда, к вершине башни, долетало лишь пение птиц, лишь прохладный ветер, лишь солнечный свет.

Девушка горько улыбнулась: право, кому ещё позволят навещать пленницу?..

Только солнце не боялось разгневать солнцеподобную царицу.

И можно до бесконечности смотреть на зелень садов внизу, на сеть таких многолюдных днём улиц — к ним не выйти.

Остаётся лишь ждать.

Ждать…

— Госпожа моя, ты простудишься, — раздался сзади тихий, встревоженный голос. — Или, не дайте боги, тебя увидят!

— Кто? — не оборачиваясь, ответила узница, не сдержав горечи в голосе. — В такой ранний час, да ещё на вершине башни!

— Госпожа, ну хотя бы набрось что-нибудь на плечи… — сзади бесшумно подошла рабыня, протягивая накидку из козьей шерсти.

Девушка лишь покачала головой.

— Спасибо… Меня греют волосы.

Волосы…

Волосы были её давним проклятьем: роскошные и лёгкие, они великолепным плащом окутывали свою владелицу, низвергаясь до самого пола. Иная гордилась бы таким богатством…

Они были рыжими.

Золотисто-рыжими, как песок Ливийской пустыни.

Как волосы злобного бога Сетха.

«Наша дорогая сестра наверняка ведьма», — эта язвительная шуточка из уст брата давно стала привычной.

А его возлюбленная жена помогла ему поверить в эту шутку до конца.

Его жена…

Она же родная сестра.

Их сестра.

Девушка тяжело вздохнула. И словно наяву услышала негромкий, насмешливый голос царицы:

«У нашей дорогой сестры и характер, как у ведьмы»…

Прекрасная Неферт, чистокровная египтянка!

Неужели грязной полукровке, внебрачной дочери фараона и одной из наложниц, будут оказывать такие же почести, как и ей, дочери царицы, супруге властителя Верхнего и Нижнего Египта?..

О, Нефертити скорее умрёт, чем допустит такое…

А может, дело не в этом?..

Чёрные глаза — огромные, истинно египетские, не уступающие в красоте очам самой Неферт… И сияющие, как расплавленный в тигле металл, пряди!