Вероника Мелан - Мистерия

Мелкий колдун? Мистик? Нет, мистик бы не подался на службу Вуруну — она, если говорить честно, вообще до этого момента не встречала себе подобных, хоть Ким изредка упоминал о таких.

Кем бы ни являлся пристально следящий за ней человек, своего поста он не покинул ни разу. Интересно, чего он ждал? Явного проявления дара — постановки открытого щита? Вытягивания энергии для собственной подпитки из других людей? Случайно разросшегося под ногами Тайры коврика зеленой травы?

Если так, то его ждало разочарование — последнего она делать не умела, а на первые два пункта никогда бы не отважилась.

«Загон» бубнил голосами, стонами и привычными звуками танцующих ног. Жара усиливалась, цепкий взгляд не отпускал.

Истекая потом, Тайра надеялась лишь на одно — на то, что сегодня придет Сари. Случайно решит навестить подругу и захватит с собой воды. А если так, то ждать осталось два часа. Два часа жжения на макушке, боли от спекшихся в корку запястий, ломоты в коленях и два часа препротивнейшего ощущения того, как на твоих ступнях формируются пузыри от ожогов.

Черт бы подрал беспощадное солнце Руура. Черт бы подрал сам Руур. И черт бы подрал эту нестерпимо жаркую клетку.

Ким говорил, что ад — это когда душа, зацикленная во временной петле, без способности выбраться наружу, должна постоянно совершать ненавистные ей действия. Раз за разом, круг за кругом — бесконечно, пока не сгорит в муках и агонии.

Стоя в «загоне», изнывая от истощения и головной боли, Тайра никак не могла понять, существуют ли различия между адом и этим местом? А если так, то одно она знала наверняка: стоит Сари сегодня не появиться, и в отсутствии воды эти мнимые (если они и существуют) различия сотрутся вовсе.

Этот запах она помнила давно: смесь лавандового и апельсинового масел, нотка корицы, цветка Архи и букет из эфирных настоек.

Так пахла кожа всех наложниц Сладких Домов.

Впервые она почувствовала его три года назад, когда спустя несколько дней после второго распределения Сари пришла навестить подругу в дом, куда отправили работать Тайру.

— Привет. Заходи. Нет, в общую комнату нельзя, там сейчас хозяин. Проходи вот сюда…

Тихонько скрипнула дверь под лестницей.

Они сидели на кровати, а крохотную комнату через единственное, распахнутое настежь окно, заливал мягкий персиковый цвет, опустившегося на Руур заката. То был первый раз, когда они увиделись после распределения, когда Тайра стала служанкой, а полногрудая, полногубая и черноглазая Сари — наложницей в Сладком Доме.

Они встретились и подружились в пансионе: обеим по пять — маленькая, кудлатая и зареванная Тайра и вечно напуганная и неуверенная, длинноволосая Сари. Такие разные, но такие похожие. Обе потерявшиеся в жизни, обе старающиеся найти прутик, за который можно держаться, и в течение всех этих лет вынужденные скрывать общение, которое не просто не поощрялось — было строго наказуемо наставницами. Но годы текли, и синяки, получаемые обеими всякий раз, стоило матерям-наставницам обнаружить девочек вместе, не смогли похоронить дружбу.

— Как ты? Как все прошло?

Сброшенная с плеч тулу с фиолетовой Дерой на подоле лежала возле кровати; Сари смущенно потирала густо намазанное чем-то жирным плечо.

Тогда им обеим было по восемнадцать, а тогда Тайра в первый день почувствовала этот запах — запах лаванды и апельсина.

— Даже не знаю, как сказать.

— Почему? Все было плохо? Там так ужасно, как рассказывают?

— Да, в общем… нет, наверное. И да, и нет.

— Не понимаю. Так хорошо или плохо?

Темные глаза Сари смотрели на собственные густо накрашенные красной краской ногти на ногах — кажется, любовались; на одной из лодыжек позвякивал золотой браслет.

Подруга смущенно втянула воздух, оторвала взгляд от собственных ступней и взглянула на Тайру — на ее лице играла растерянная и странным образом довольная улыбка.

— Ты не поверишь, если я расскажу…

— Поверю! Говори!

— Знаешь, надо было тебе пойти со мной.

— Я не могла, ты же знаешь. Распределение не обсуждается.

— Да знаю я, знаю.

— Так что там было?

О Сладких Домах можно было услышать от мужчин, но никогда от женщин, никогда изнутри, и теперь Тайра нетерпеливо подпрыгивала на кровати, желая узнать продолжение.

— С самого начала?

— Ну, конечно!

— Ладно, слушай. — Сари откинула кудрявые волосы с плеч, оперлась спиной на стену и принялась теребить собственные пальцы. — Ты только…

— Что?

— Не осуждай меня…

— Что?

Она откровенно чего-то смущалась, но чего? Даже в те далекие времена, когда она иногда воровала еду из чужих, втайне переданных родителями дочерям, сумок — не их собственных, нет, собственные родители что у одной, что у другой оказались слишком послушными, чтобы нарушать законы пансиона — Тайра никогда не осуждала подругу. Еда — она такая. Ее лучше иметь, чем не иметь. Это они обе уяснили с детства.

— Я не буду тебя осуждать.

— Точно не будешь?

Тайра воспроизвела пальцами жест клятвы Богу, после чего спросила:

— Видишь?

А пятью минутами позже она свисала вниз головой с собственной кровати, пытаясь успокоить бушующую в непонятных местах кровь. Уши горели.

— Она что, правда оставила тебя в этой комнате?

— Говорю же! Сделала вид, что разговаривает с владельцем Дома, а меня оставила в сторонке. А там… Там…

Сари покраснела сильнее прежнего.

— Там все… трогают друг друга. И они везде — люди. Пары. Только чаще всего одна женщина и несколько мужчин…

— Это же… ужасно!

— Я бы тоже так сказала, только я обомлела, когда увидела написанный на лицах наложниц восторг. Их…. В них проникают отовсюду — Тайра, не поверишь, — в рот, сзади, снизу, а они так сладко стонут.

Тайра сползла с кровати, поплотнее прикрыла дверь и подоткнула в щель свернутый в рулон платок — не дай Бог Радж услышит хоть слово.

— И ты смотрела на них? Ждала, пока настоятельница поговорит с владельцем и стояла в той самой прозрачной юбке и с голой грудью?

— Да. А все смотрели на меня в ответ. Сношались и любовались моими… титьками. А потом…

— Что потом?

Тайре казалось, что ее грохочущий пульс заглушит дальнейшие слова, но уши оказались более любопытными и жадными, нежели, пытающаяся оградить хозяйку от дальнейших подробностей, совесть.

— Потом ко мне подошли сразу двое. Один начал гладить по груди и приговаривать что-то вроде: «Ну, как это нельзя ее трогать? Посмотри на эти чудные упругие арбузы — если такие наросли, значит, она полностью готова», а второй…