Истинная для Ворона (СИ) - Адьяр Мирослава

Что за глупости?!

Почему меня это волнует?

Мы передвигаемся перебежками, а Герант ничего не говорит, только подает знаки: когда остановиться, а когда идти вперед или спрятаться. Мы медленно приближаемся к краю озера, двигаясь параллельно группе местных жителей. Они не смотрят в нашу сторону — кажется, их вообще не интересует происходящее вокруг.

Редкие островки деревьев укрывают нас от чужих взглядов, листья под ногами медленно сменяются белой галькой.

Она странно глушит шаги, будто под подошвами сапог не камень, а поролон. От озера веет сладкой прохладой, и я невольно вдыхаю поглубже.

С каждым пройденным футом я различаю все больше. Четверо из шестерых участников процессии укутаны в серые балахоны, а скованные цепями пленники напрочь лишены одежды, если не считать пару кусков ткани, стянутых на бедрах и груди.

Еще одна перебежка, мягкое прикосновение к плечу. Герант прикладывает палец к губам и указывает вперед, где галька идет волнами, превращается в настоящие барханы не меньше двух-трех футов высотой. Через них нужно перебираться осторожно, чтобы не привлечь внимание. На минуту теряем людей из виду, но быстро находим удобную точку, откуда открывается вид на все озеро и серп берега.

— Работаем быстро. Одна пуля — один труп. Ясно?

Киваю, и мы перебираемся к первому бугру из гальки.

Процессия останавливается у самой кромки воды, и пленников выталкивают вперед. Девчонка — а мне кажется, что это именно девчонка, — бухается на колени и протяжно вскрикивает, за что получает увесистый удар под ребра и отлетает в сторону не меньше, чем на ярд.

Второй пленник дергается и хочет налететь на обидчика, но падает, как скошенный стебель, сбитый ударом в висок.

Я мягко перебираюсь к соседней насыпи. Герант не останавливает и движется в другом направлении, чтобы подкрасться с противоположной стороны.

Чем ближе к врагу, тем яснее я осознаю, что неизвестные говорят на всеобщем.

— Проклятый глупец! — орет один из «балахонов». — Зашиб мальчишку! Что мы теперь скажем старейшине, если богиня озера отвергнет наши дары?!

— Да бросим ей тело — и дело с концом! — рявкает в ответ другой. — Тем более девка еще жива.

Мне нужна всего секунда, чтобы встать на ноги и прицелиться.

И тот, кто убил парнишку, падает первым. Оседает на землю кучей тряпья и несколько раз вздрагивает.

Красный сцил вгрызается в череп и уже внутри раскаляется, брызгает в стороны огненными всполохами, отчего глаза мужчины закипают в глазницах, а изо рта рвется сноп пламени. Он умирает даже быстрее, чем успевает осознать это.

Второго сносит заряд из дробовика Геранта, а третий что-то кричит, захлебывается словами и наклоняется над съежившейся на земле девчонкой. Хочет использовать ее как живой щит, но двоедушник быстрее. Герант вообще нечеловечески быстрый при своих-то габаритах, и я отчетливо вижу, как смазывается его силуэт, когда он движется, как его клинок рассекает густой жаркий воздух и врубается в череп врага с противным чавканьем.

Четвертый «балахон» бросается к озеру, будто собирается найти укрытие в его черных водах. Он кричит и размахивает руками, зовет какую-то богиню, а я уже держу его на мушке и готова стрелять. Оглаживаю спусковой крючок, но не успеваю глазом моргнуть, как из воды поднимается маслянисто-черное щупальце, не меньше сотни футов в длину, и одним точным ударом размазывает несчастного по белой гальке, оставляя за собой кровавое пятно и месиво из мускулов и костного крошева.

Совершенно ни о чем не думаю, когда срываюсь с места и лечу вперед, чтобы спасти малышку, застывшую у тела погибшего пленника. Девочка цепляется за руку мертвеца и раскачивается вперед-назад. На грязном лице хорошо видны дорожки от слез.

Щупальце поднимается снова, будто ищет новую жертву, а я ускоряюсь, чувствую, как натягиваются жилы и болью в спине отдается каждый рывок. Краем уха слышу крик Геранта, но мне не до него.

Прыжок. Мои руки обхватывают девчонку и утягивают ее в сторону как раз, когда черная склизкая плеть обрушивается на неподвижное тело, вбивая его в белые камни. В стороны летят брызги крови и какой-то черной жижи, кости трещат оглушительно, будто угодили в жернова.

Закрываю девочку собой, слышу ее жалобные всхлипы и выхватываю клинок, когда от щупальца отделяются отростки поменьше, увенчанные длинными загнутыми когтями.

Я не могу сойти с места. Они разорвут ее на части, если я уклонюсь.

Одна из плетей летит прямо в меня, сверкает острым когтем и накручивается на лезвие у самой рукояти, рассекает руку от запястья до локтя. Шиплю от боли, но оружие не отпускаю — отвожу его в сторону и одним резким движением отсекаю мерзкий отросток.

— На землю! — грохочет за спиной, и я падаю ничком не задумываясь, подминая под себя девчонку.

Красный сцил врезается в щупальце и поджигает его не хуже спички, упавшей на груду бумаги.

Над озером прокатывается странный гул, будто что-то стонет под толщей воды, и щупальце скрывается в густой черноте.

Малышка дрожит, как листок на ветру, ежится и жмется ко мне сгребая гальку крохотными ладошками. Лет десять-двенадцать на вид, совсем еще крошка.

Встаю на одно колено, освобождают ее от собственного веса и мягко касаюсь рук. Девочка замирает и поднимает заплаканное лицо, а я вздрагиваю всем телом, когда в меня впечатывается взгляд невидящих глаз.

Когда я беру руку Ши в свою, мне на мгновение становится не по себе. Скольжу взглядом по ране, что тянется от сгиба локтя к запястью, — след от когтя неизвестной твари из озера — и жду какой-то реакции, но ничего не происходит.

Ши позволяет усадить себя у ближайшего дерева, отрезать испорченный рукав куртки и даже не обращает внимание на нежное поглаживание, в котором я просто не могу себе отказать. Касаюсь хрупкой шеи и делаю вид, что отбрасываю в сторону несколько упрямых медных завитков. Просто хочу убедиться, что Ши здесь, живая, потому что жутко перенервничал, и кончики пальцев покалывает от соприкосновения с горячей кожей.

Спасенная малышка не отходит от девушки ни на шаг. Цепляется за здоровую руку крохотной ладошкой и смотрит в пустоту, ни слова не говорит. Кажется, что даже не дышит.

Не могу удержать досаду в узде. Чувство хреновое и недостойное, но оно точит изнутри.

Слепая девчонка не поможет нам найти топливо.

Мы зря потратили время. И зря рисковали.

А когда Ши бросилась вперед, закрывая собой малышку, я едва не свихнулся. Только рефлексы помогли не застопориться в самый ответственный момент и выстрелить.

И никак из головы не выходит жуткая картина возможного кровавого исхода. Все-таки рука — не самое страшное, но…

Достаю из набедренной сумки простой медицинский набор и с опаской поглядываю на Ши. Сидит, не шевелится, даже не косится на меня подозрительно, а я готовлюсь к худшему. Регенгель — потрясающая штука, но у него есть паршивое свойство: боль после нанесения невыносимая, будто окунулся в кипящее масло.

— Ши, — опускаюсь на корточки у ее ног и касаюсь руки выше локтя, — обработать надо.

— Что? — она вздрагивает, встряхивается, как недовольная птица, и поднимает взгляд. В серых глазах — вопрос и недоумение, а потом девчонка замечает лекарство и кивает. Безучастно, будто не ее только что порезали.

Промываю рану своим запасом воды. Не хрустальный, потерплю, если что. Неодобрительно качаю головой, рассматривая рваные края.

— Шрам останется.

— Не впервой, — бормочет Ши и прикрывает глаза. Она словно не здесь: убежала мыслями далеко-далеко и только крепко сжимает в ладони руку спасенной девочки, поглаживает большим пальцем смуглую кожу.

Наношу регенгель быстро. Черная масса впивается в кожу пиявкой, обволакивает рану, пробирается внутрь, чтобы заживить ткани, обтягивает предплечье, как перчатка.

Через два-три дня она раскрошится, и можно будет просто смыть остатки теплой водой.

Лицо Ши резко бледнеет, кажется, что она сейчас потеряет сознание, но с обескровленных губ не слетает ни звука. Понять, что ей больно, можно только по капелькам испарины на лбу и над верхней губой. Девушка хочет подняться на ноги, но я не позволяю.