Маша и ведьмак (СИ) - Пионова Ирина

Наина поднесла кончик меча к его горлу, капля темной крови скатилась по чисто вычищенному лезвию. Антоний, не дрогнув, рукой отвел меч от себя. Наину такая смелость возбуждала всегда, и как воина, и как женщину. Откинув меч в сторону, дослушав его звон, с каким он упал на не застеленный пол, она подошла к ведьмаку, закинула ему на шею смуглые руки и опять потянулась за ласками. В этот раз Антоний не стал потакать ее желаниям, сбросил женские руки с себя и оттолкнул Наину на широкое ложе, покрытое звериными шкурами.

— Не скажу, не скажу, — шипела на него оборотень, скалясь и выбивая ладонями пыль из залежалых шкур. — Мужья мои тебя живым отсюда не выпустят! Бешеная собака ты, понял? Правильно говорят, ведьмака, рожденного от непосвященной, нужно малолеткой убивать, чтоб дурную кровь истребить из клана!

— Заткнись, дура! У тебя кровь не чище, а разумом ты не больше, чем потаскуха! — Антоний замахнулся на Наину мечом, все еще бывшим в его руке. Потом он разжал пальцы и, выпустив меч в свободное падение, двинул скулами. — Руки об тебя марать не хочу, не сейчас. Встретимся еще, тогда ты свое получишь…

— Дурачок, я люблю тебя! — сладострастно изогнулась Наина, — хочешь, я брошу всех и буду с тобой одним, — она сползла с ложа к босым ногам Антония и ухватилась за них бесстыдными руками. — Ну, Антон, чего ты сердишься, за что жаждешь меня прикончить?

— Ты отдала Машу Радону, ты указала ему путь к ней, — цедил сквозь зубы ведьмак, жестоко топча женские руки ногами. — Уступила невинную девушку зверю…

— Радон влюблен, он не причинит ей вреда… Ну разве ж такой, какой ты сделал мне, но это жизнь! Мужчина захотел девственницу на склоне лет, — Наина села на каменный пол, растерянная и униженная, чувствуя себя простоволосой бабенкой, отвергнутой любовником. — Кто ему запретит? Ты полунищий полукровка…

— Я! Именно потому, что я нищий полукровка, и мне терять нечего! — выкрикнул Антоний, встав над Наиной бронзовым истуканом. — Бойся меня, Наина…

Ведьмак, уходя из дома оборотней в спешке, — попадаться на глаза кому-то из мужей Наины он не хотел, — снял с вешалки оставленную кем-то зеленую робу, оделся и в последний раз окинул взглядом логово противника. Не уютнее отцовского дома, холодно и мрачно, как в могиле.

По разбухшей от дождя дороге Антоний пошел искать выход из заброшенного селения. На него смотрели пустые глазницы окон, от него отгораживались косые деревянные заборы. Ни лая собак, ни кошачьих перебежек. Лес подвижными стенами обступал человеческое жилье. У одного из выцветших домиков его остановил мужик в фуфайке и резиновых сапогах

— Здорово! Ты случаем не в Острог идешь? — спросил он, с надеждой заглядывая в глаза ведьмаку. — Прихватил бы мне поллитру. Ты от Наины, что ли, пили и дрались? Обычная катавасия, но тебя я раньше не видел…

— И не увидишь больше! Не знаю, куда иду, вышел и иду, куда глаза глядят, — пожал плечами Антоний, приостановившись. — Далеко до этого твоего Острога? Пешком пройду?

— Километров двадцать, смотря как идти. С молодыми ногами к утру дойдешь, — протянул мужик, отводя взгляд от пришлого на бесконечную раздолбанную дорогу. — Смотри здесь волки попадаются, ну раз от Наины вышел, знаешь, кто еще…

— А у тебя транспорта нет? Хотя бы чего-то на колесах? — заинтересовался Антоний. Перспектива идти через лес никак его не грела. — Не жмись, если есть. Вернусь, верну, еще и денег дам..

У мужика в сарае стоял старый мотоцикл с люлькой. Пока Антоний, сев в седло, приноравливался к нему, нажимая на «газ» и сворачивая руль то влево, то вправо, хозяин мотоцикла без умолку говорил:

— Бери, катайся, не жалко. Я и сам бы из этой дыры укатил, жить с этими тварями порой невмоготу. Вой в полнолуния стоит, как будто их режут всех разом! — при этом он достал ржавую канистру с бензином и поставил ее на видное место. — Я на нем девок в свое время возил. Был я пониже тебя ростом, зато улыбчивее, — заметил мужик угрюмость незнакомца.

— Спасибо! Я верну тебе твой драндулет. Самогона прихвачу, отец у меня спец в этом деле! Выпьем за жизнь, но это только после того, как я женюсь! — криво усмехнувшись, ведьмак выехал из гулкого сарая на хрипло ревущем мотоцикле в густые сумерки.

Свет фары разрезал седой от изморози воздух.

В доме Радона Машу встретили настороженно. Сначала девушку повели на смотрины к старшей жене. Старшей она называлась с натяжкой, — красивой блондинке едва перевалило за сорок, была она статная, с внимательными глазами и грудным голосом:

— Сколько тебе лет? — спросила Зара, так ее звали, оглядывая голодранку пристально. — Ты девственница?

— Вам-то какая разница? Не вы же со мной спать будете, — сдерзила Маша, устав бояться и решив, что прав Антоний, кричавший ей вслед о недостоинстве оборотней. — Девятнадцать мне уже. Что-то еще хотите знать?

Зара не рассердилась, решила, что новая игрушка ее мужа забавная и непохожа на остальных, с такой не заскучаешь. Женщина подошла к изящному столику, на котором лежал карточный расклад. Собрав карты в колоду, она ловко их перетасовала и, вернувшись к Маше, предложила ей достать любую карту. Девушка протянула руку, и с равнодушием взяла самую верхнюю. Вышел пиковый валет, указывая на молодого, бедового персонажа. Зара хмыкнула:

— Не Радон в твоем сердце, другой туда проник, — взгляд ее стал подозрительным, острым как лезвие. Она отняла карту у Маши. — Кто это, знаешь…?

— Представления не имею, — ответила девушка, не опуская глаза. — Врут ваши карты. Мое сердце пусто…

— Ой, дуреха! Все равно узнаю, — улыбнулась Зара, хитро щурясь. — Мои карты не врут, это ты врушка. Иди, помойся, оденься, у нас тут нищенок не любят…

Дом Радона в скандинавском стиле, — панорамные окна в квадратных стенах из бетона и камня, — был обставлен со вкусом, внушающим уважение к девяти его хозяйкам. Никто, видно, не остался в стороне от придания жилищу уюта, хотя и очень эклектического. Мягкие диваны соседствовали с деревянными креслами, стеклянные столики с антикварными сервантами.

Машу поселили в светлой комнате, мебель белая, кровать большая, окно смотрело на задний двор, где шумели высокие сосны. В постель сразу запросилась черная кошка, свернулась калачиком и задремала. Из ванны Маша вышла нагишом, бывший на ней Наинин балахон у нее забрали, а другой одежды пока не выдали.

Зеркало в серебряной оправе отразило Машу чистейшим ангелом без крыльев. Девушка несмело попозировала зеркалу, кокетливо показывая ему плечи, выставляя ножки. Увлеченно разглядывая себя, она не заметила, как рядом с ее отражением появилось еще одно, — мужское, с крепким торсом, расписанным причудливыми татуировками. Маша вскрикнула и прикрыла груди руками.

— Красивая ты, — произнес Радон с хриплым придыханием. — Меня не бойся. Не обижу ни в чем… Только не ври мне! — он потянулся за прядью ее волос. Девушка, съежившись, следила косо за его рукой. — Чего сжалась? К отцу хочешь?

Маша молча закивала, — вернуться к отцу было ее заветным желанием. Дар речи она потеряла неспроста: мужчина был красив суровой северной красотой, от которой нельзя глаз оторвать. Но Маше сильные руки с большими ладонями и широкие бугристые плечи казались грубыми, способными сломить любое женское сопротивление.

— Крюковых знаешь? — неожиданно спросил Радон, вдохнув запах влажных женских волос. — Мне нужен младший ведьмак. Кажется, его Антонием зовут. У меня с ним личные счеты, он собрата моего убил, тебя хотел утопить. Так ведь?

— Я видела его всего один раз, он приходил посмотреть на меня, потом ушел… — соврала Маша зачем-то, надеясь, что Наина не проболталась о нахождении Антония в своем доме.

— Посмотрел? — Радон намотал на ладонь прядь Машиных волос, секунду назад лелеемых. Девушка сморщилась и протяжно вскричала от боли. — Я спрашиваю, посмотрел?! Что сказал? Наверное, то же что и я? Красивая ты! Крюковы женщин не жалуют, но мне тут донесли о симпатии к тебе Антония. Ты спала с ним?