След бури - Елена Сергеевна Счастная

— Ты считаешь, я позволю тебе это сделать? Причинить вред кому-то из моих людей? Хватит. Ты и так сделала уже слишком много.

Геста коротко рассмеялась, запрокинув голову.

— А как ты меня остановишь? Как? Пусть я отправлюсь на Клипбьёрн, а всё равно дотянусь. Ты растоптал всё лучшее, что во мне ещё оставалось. Пусть дома меня будут считать твоей подстилкой, которая не сгодилась ни на что, кроме как ублажать тебя в постели, но я по-прежнему дочь конунга. И никакая приблудная девка не сможет занять моё место рядом с тобой. Уж поверь!

Горячая вспышка ударила Кирилла по глазам изнутри. Он резким движением накинул Гесте на голову синюю рубаху. Завалил девушку на стол и сжал пальцами тонкую шею. Опрокинулись и погасли несколько лучин. Стало темнее, только горящий очаг бросал длинную тень Кирилла на стену. Он чувствовал, как бьётся жилка над ключицей Гесты, видел даже через ткань, как она открывает рот в попытке глотнуть хоть каплю воздуха. Но он держал крепко. Хрупкие пальцы цеплялись за его запястья, царапали, но в них было слишком мало сил и с каждым мгновением становилось всё меньше. Геста молотила ногами по полу, стараясь найти хоть какую-то опору, и хрипела. Тихо, страшно.

В какое-то мгновение он подумал отпустить её. Возможно, преподнесённого урока было бы достаточно, чтобы осознать все свои ошибки. И почувствовать, что за них бывает расплата. Но точно кистенем в голове билась мысль обо всём, что она натворила. Она ничему не научится. Никогда.

Кирилл стиснул пальцы сильнее. Рубаха на спине намокла от холодной испарины и прилипла к коже. Висок начала сверлить знакомая боль, загудел в голове тот самый голос. Геста извернулась, из последних сил дёрнулась в сторону. Хрустнули позвонки на её шее где-то под затылком. Руки девушки бессильно упали. Круглый стол наклонился под тяжестью обмякшего тела и начал крениться всё больше. Кирилл отпустил девушку, чувствуя, как вздрагивают от напряжения мышцы. Стол окончательно скособочился и упал с громким грохотом. Погасла последняя лучина. Кирилл отступил на шаг, потом ещё на один. И так, медленно, дошёл до постели, опустился на неё.

Боль в виске стихла, а слепая ярость схлынула, как волна прибоя. Снова пробежал озноб, поднимая волоски по телу. Кирилл старался не смотреть на труп Гесты на полу. Неподвижно он глядел в потемневшее окно, за которым незаметно отгорел закат, а потом перевёл взгляд на свои ладони. Он гнал паскудную мысль от себя дальше, но та возвращалась снова и снова. Он мог не убивать Гесту. Мог, но хотел. Убить, раздавить, чтобы избавиться от неё навсегда. Разве она этого не заслужила?

Но тогда чего заслужил он?

Тихо бормотали часовые снаружи. Скоро смена их поста, хоть сторожить здесь больше некого. Они ещё не знают. Но скоро будет знать весь дом. Может, надо было что-то сделать, придумать отговорку. Только в голове было пусто и гулко. И Кирилл всё никак не мог сдвинуться с места.

Послышались негромкие шаркающие шаги и женский голос. Ответ стражников. Тишина. Дверь скрипнула, и в светлицу вошла служанка Гесты — Тора. Она долго и растерянно переводила взгляд с тела девушки на Кирилла и обратно, будто всё не могла никак поверить в то, что произошло. Очнувшись, она с прытью, которой сложно было ожидать от старухи, подбежала к Гесте, откинула рубашку с её лица и отпрянула, вскрикнув.

— Что ж ты сделал, окаянный?! — Тора завыла и наклонилась к подопечной, гладя её по лицу. — Девочка моя, как же так?

Следующие её слова слились в неразборчивые причитания. Старуха прижимала Гесту к груди и раскачивалась взад-вперёд. Кирилл глубоко вдохнул и встал, будто скинул невидимые оковы.

— Она сама до этого довела, — произнёс он ледяным тоном и направился к двери. — Подготовьте её к погребению.

Он чувствовал спиной поражённый взгляд Торы, но не обернулся ни разу.

Во дворе догорала крада, сложенная, как и заведено у верегов — в виде лодьи. Писарь ушёл, оставив на столе Кирилла готовое письмо к Ингвальду. Без лишних подробностей там говорилось о том, что Геста умерла и была предана сожжению на ритуальном костре в Кирияте. Везти тело на Медвежий утёс, когда Нейра покрыта льдом, слишком долго. Поэтому Кирилл взял на себя эту скорбную обязанность.

Каждое слово письма сквозило фальшью — он знал это. Знал ещё, что Тора всё расскажет конунгу, как есть. А стращать служанку и утаивать то, что случилось, Кирилл не хотел. Это было первое письмо Ингвальду за все три зимы, что Геста прожила в Кирияте. И в нём говорилось о смерти единственной дочери правителя Медвежьего утёса. Дочери, которая, может, и была для отца только средством скрепить союз с князем соседних земель, но которую он, наверняка, любил. Родная кровь.

В доме шептались. И Кирилл хотел бы заткнуть всем рты, но это ничего не изменит. Только Асташ предупредил всех, чтобы сор не выносили из избы, иначе тому, кто это сделает, будет худо. Домашние, кажется, поняли, но между собой толковать всё равно продолжали. Кто-то осторожно корил Кирилла за несдержанность. Кто-то говорил, что Геста того заслужила: слишком долго пила кровь правителя и всех вокруг. Да и к тому же — страшное дело! — приказала убить Вигена, которого домашние всегда уважали. Вот и поплатилась. Кирилл знал всё, о чём они судачили — Асташ несколько раз за день приходил и докладывал об этом — но ему было всё равно. Он и сам мог грызть себя получше, чем кто-либо.

Свернув письмо и скрепив его печатью, Кирилл ушёл из постылой светлицы и спустился в подземелье. Не ответив на приветствие одинокого часового, он приказал открыть дверь темницы, где находился Бажан.

Воевода, ещё не успевший пропитаться духом камеры и поистрепаться, как это случилось бы, просиди он тут дольше, поднял на него взгляд. Его вид не выдавал никакого внутреннего беспокойства, будто он давно уже ждал, что Кирилл придёт к нему… И, более того, был в том уверен. Как отец уверен в том, что после ссоры провинившийся сын придёт извиняться.

— Слыхал о твоих подвигах, княже, — бросил он и снова упёр взгляд в скользкий каменный пол. — Стоило на