Лэйни Тейлор - Дни Крови и Звездного Света

Мик в недоумении уставился на поток, который неожиданно хлынул в узкий переулок, и раздались выкрики на арабском и берберском, и еще на каких-то языках, которые не походили ни на чешский, ни на английский, ни на немецкий, ни на французский. Местные жители орали и спешили куда-то, и когда двери попроглатывали их из переулка, переулок опустел, оставив ютиться на нем только туристов: туристы непонимающе моргали, глядя друг на друга, когда пыль осела, а гомон за дверьми усилился.

Он спрятал кольцо в карман и повернулся к Сусанне, которая все еще сидела в тени, но больше не делала набросков. Он подняла на него глаза и нерешительно спросила:

— Что такое?

— Не знаю.

Он поглядел по сторонам. Несколько семей все еще жили за этими стенами; Мик заметил яркий блеск от телевизора, когда дверь распахнулась настежь, а потом закрылась. Это был такой анахронизм: телевизор в таком месте... а потом... а потом вскрики переросли в ор. В некий боевой клич. Казалось, в нем смешались радость и ужас.

Мик схватил Сусанну за руку (третья главная причина, чтобы жить) и потянул ее к телевизору, чтобы поглядеть, какого черта или ради всех святых, что происходит.

83

ПРОЩАНИЕ

Когда Акива проснулся, Лираз спала рядом с ним, и они были погружены во тьму, хотя, разумеется, не в такую, в которой теперь по-настоящему находились серафимы. Даже их крылья вяло горели в изнеможении сна, отбрасывая затейливое свечение, которое достигало высокого бревенчатого потолка, переходившего в глинобитные стены. Это было большое пространство, но без окон, и он не мог сказать день или ночь на дворе. Сколько он проспал?

Он чувствовал себя... нормально, взбодрившийся, не очень подходящие слово при данных обстоятельствах, оно как бы говорило, что ты полон жизни, а он себя таковым не ощущал, но чувствовал он себя лучше. Акива заставил себя сеть.

Первое, что он увидел, был его брат. Азаил лежал с другого боку Лираз; ее тело, свернутое калачиком, было повернуто в его сторону, и на одну долю секунды в Акиве вспыхнула надежда, что они снова втроем, что Кару, в конце концов, воскресила его брата, что Азаил сейчас усядется и станет рассказывать забавные истории обо всем, что видел и делал, пока его душа была бесплотна. Но надежда быстро угасла, как и большинство надежд: ее уничтожила кислота горечи, и Акива почувствовал себя дураком. Ну, конечно же, Азаил был мертв, отныне и навсегда. Начинало появляться такое количество мух, что дальше тянуть было нельзя.

Он разбудил Лираз. Настало время отдать почести их брату.

Церемония была не такой пышной, какими должны быть церемонии, но их и не было никогда: солдатские похороны, труп в собственном погребальном костре. Официальные слова были безличными, так что они изменили их, чтобы те соответствовали Азаилу.

— Он был вечно голоден, — сказала Лираз, — и в дозоре он иногда засыпал. От дисциплинарного наказания его не раз спасала его обаятельная улыбка.

— Он мог кого угодно заставить разговориться, — сказал Акива. — От него невозможно было утаить ни один секрет.

— За исключением твоих, — пробормотала Лираз, и эта правда обжигала.

— Он должен был жить настоящей жизнью, — сказал он. — Он бы жил полной жизнью. Он бы все испытал. — «Он бы женился», — подумал Акива. У него могли родиться дети. Акива почти смог себе представить это — какая жизнь могла бы быть у Азаила, если бы мир был лучше.

— Никто не смеялся так искренне, — сказала Лираз. — Казалось, его так легко рассмешить.

«А смех и должен быть легким, — подумал Акива, — но это не так». Только взгляните на эту парочку, черные руки и израненные души. Он протянул руку к руке сестры, и она взяла ее, и сжала так крепко его ладонь, будто это был эфес меча, как будто от этого зависела ее жизнь. Акиве было больно, но эту боль он мог легко выдержать.

Лираз изменилась. Маска спала — весь этот налет суровости и жесткости, без которых он ее едва ли видел, даже, когда они были детьми. Обнимая свои плечи, сгорбившись и с освещенным пламенем лицом, смягчившимся от печали, она казалась уязвимой. Юной. Она казалась, совсем другой.

— Он погиб, защищая меня, — сказала она. — Если бы я пошла с Иаилом, он был бы жив.

— Нет. Его бы повесили, — сказал ей Акива. — Ты была бы все еще в плену, а он бы умер, страдая, зная, что не смог тебе помочь. Он бы предпочел такую смерть.

— Но, если бы он прожил чуть дольше, то ускользнул бы с нами. — Она уставилась на пламя, которое пожирало их брата, но позже отвела взгляд от огня и тела и сфокусировалась на Акиве. «Акива. Что ты наделал? — не спросила она. — И зачем ты это сделал?» — но этот невысказанный вопрос повис в воздухе.

— Я не знаю, — сказал он, ответив на заданный и не высказанный вопрос, и уставился на кремационный огонь, который сжигал быстро и нещадно, оставляя только пепел для урны, которой у них не было.

Что он вызывал в нем, чтобы сделать подобную вещь, и почему он не проявил себя, когда был так нужен — даже не в то время, чтобы спасти жизнь Азаилу, а много лет назад, чтобы спасти жизнь Мадригал? Годы преданности сиритар отточили его понимание волшебства? Или это было вызвано тем внезапным всплеском воспоминаний о своей матери?

Лираз спросила:

— Думаешь, Иаил жив?

Акива не знал, что и на это сказать. Он не хотел думать об Иаиле, но и избежать разговора о нем было нельзя.

— Возможно, — предположил он. — И если он...

— Надеюсь, что жив.

Акива посмотрел на сестру. Жесткость к ней не вернулась. Она все еще казалась ранимой и юной. Она говорила просто и тихо, и Акива понял почему. Часть его тоже на это надеялась. Иаил не заслуживал такой легкой смерти, какую мог бы вызвать взрыв. Но если он выжил, то этого так оставлять было нельзя.

Он встал и огляделся по сторонам. Глинобитные стены, деревянные двери, никто не охраняет, вытянув руки, ослабляя их хамзасами; это темное место не могло удержать их. Где был Волк, и почему он позволил своим пленникам отдохнуть и набраться сил?

И где Кару? С Тьяго? Эта мысль, словно удар ножа в самое сердце. Акива не мог выбросить из памяти то, как они смотрели друг на друга. Этот взгляд заставил его усомниться во всем, что он знал о Кару.

— Мне кажется, пора двигаться дальше.

Он протянул руку своей сестре.

В былые дни, Лираз закатила бы глаза и поднялась бы сама, отвергнув помощь. Теперь же, она позволила ему поставить себя на ноги. Но как только она поднялась, то встала рядом с остатками Азаилова пепелища, уставившись на него.

— У меня такое чувство, будто мы его здесь бросаем.

— Понимаю, — сказал Акива. Пролететь столько, неся его, и покидать теперь это место ни с чем? В тот момент это казалось немыслимым. Он снова огляделся, увидел кувшин с внутренней стороны двери.