Карина Демина - Невеста

Две жизни против трех десятков уже потерянных. Простая математика.

— И я знаю, что заслон будет плотным, а риск — сведен к минимуму.

— Но?

Отнюдь не это гложет Одена.

— Меня озадачивает не то, что он собрался нас использовать, а то, что он не удосужился сказать об этом. Он может злиться на меня за побег, но не посвящать в планы из-за раздражения это как-то… неразумно. Не зная деталей, я не смогу ориентироваться. И если ситуация станет критической, то решение, принятое мной, может оказаться ошибочным. А ошибки в таких делах стоят дорого.

Оден переворачивается, придавливая меня к кровати. Не больно, но мог бы и предупредить.

— Эйо, мне не нравится то, что происходит. И я не хочу подозревать брата, но… я боюсь за тебя. Говорю себе, что причин нет, что моей-то жизнью Виттар рисковать не станет, и наша связь — лучшая гарантия твоей безопасности, но…

Глаза в глаза и нос касается носа. Волосы высохли, а яблочный запах остался.

— У меня очень нехорошее предчувствие.

И не только у него.

Но сбежать от судьбы не выйдет.

— К алтарю невесту ведут со-родичи, окружают кольцом… твой брат очень понятлив. И не избегает разговоров. У алтаря жених и невеста стоят рядом, но… ты должна встать так, чтобы оказаться между мной и Королем. Ты альва. Тебе простительно не знать наших обычаев.

Он гладит щеки и продолжает говорить, судорожно, тихо, точно опасаясь, что нас прервут.

— Мы принесем клятвы, и Король примет их. Затем обычно следует поцелуй… и здесь тебе придется повернуться к Королю спиной.

Насколько я понимаю, это крайне оскорбительно.

— Я принесу извинения. Позже.

За дурно воспитанную альву…

— Эйо, потом тебе станет дурно.

— Насколько?

— До обморока. К нам бросятся служанки, и я отнесу тебя в дом. С невестами от волнения всякое бывает… возможно, мои страхи беспочвенны, и я лишь испорчу свадьбу.

Эта свадьбы была испорчена с самого начала.

— Эйо, пожалуйста, сделай все, как я сказал.

— Сделаю, но…

Он опять хмурится, недоверчивый мой.

— Скажи, до свадьбы невесту целовать совсем не положено?

— Увы… разве что случай особый…

Особый. Куда уж больше.

И кожа его все равно соленая, как камушки на берегу. Мне нравится ее касаться… а свадьба… предчувствие не исчезло, но я не хочу думать о нем. У нас слишком мало времени осталось на то, чтобы быть вместе. Не хватало тратить его на предчувствия.

Дождь начался задолго до рассвета, и Тора, разбуженная шелестом воды, выбралась из кровати. Она на цыпочках подошла к окну и коснулась холодного темного стекла. Вынув засовы, Тора толкнула створки, которые разошлись с тихим скрипом, и подставила руки дождю.

Теплый.

Ласковый… пока еще.

— Простудишься, — голос Виттара был хрипловат спросонья.

— Я не хотела тебя разбудить.

— Что-то случилось? — он подошел и набросил на плечи Торы одеяло, а потом еще обнял.

— Нет… ничего, просто дождь.

Капли ползут по стеклу и подоконнику, по серому камню стены, по винограду, в пятипалой листве которого уже прячутся черные ягоды, и манят птиц. Дождь снимет с крыши дома пыль и наполнит оцинкованные трубы водостоков.

— Слушай, — Тора оперлась на грудь мужа. — Он тоже поет.

О том, что осень вступает в свои права.

И тепло вот-вот иссякнет.

Розы в парке почти отцвели, но лужайки останутся зелеными до первого снега. О ночах, которые станут длиннее и гаснущем солнце.

Но вместе с тем песня дождя приносила странное умиротворение.

Виттар молчал, однако Тора чувствовала, что ему становится легче. В последние дни он был сам не свой. Из-за той ссоры, свадьбы и Одена.

— У тебя никогда не было ощущения, что ты совершаешь ошибку? — Виттар первым нарушил молчание.

— Было.

— И оно оправдывалось?

— Иногда… иногда — нет.

Прежде Виттар не сомневался в том, что делает. И Торе непривычно было видеть его таким.

— Это… связано со свадьбой?

Тора замерла. Какое право имеет она спрашивать? Но Виттар не разозлился, только провел тыльной стороной ладони по щеке.

— Да.

Дождь уговаривал не спешить. И Тора прислушалась к совету. Ее муж молчал, и шелест за окном не делал молчание тяжелым.

— Я хочу его защитить. Но я не знаю, как и от чего. И надо ли вообще. Он… не видит, насколько изменился.

Виттар сел на пол, и Тора устроилась рядом.

— Конечно, было бы наивно ждать, что он останется прежним, но эта его… одержимость. Зависимость. Это страшно. Я не вижу, где заканчивается его воля и начинается ее. Я вообще не уверен, что он свободен в своих решениях. Ты ведь помнишь, каким он был без… своей альвы?

Неживым.

И Виттар готов был на все, чтобы спасти брата.

Спас, но снова недоволен.

— Может… — Тора подвинулась, уступая место. Растянувшись на ковре, Виттар устроил голову на ее коленях. — Может, все не так, как тебе кажется?

Ночью легко говорить.

Днем бы она не осмелилась, да и Виттар вряд ли стал бы откровенничать.

— Не знаю. Сегодня он мне отписал, что после свадьбы намерен уехать за Перевал. Вот скажи, что это разумное решение?

Тора промолчала.

— Его место здесь.

— Почему?

Полумрак менял лицо Виттара, делая черты его мягче, и Тора призналась самой себе, что ей нравится смотреть на мужа. Хорошо бы, родился мальчик, вот такой, с упрямым подбородком и светлыми, почти бесцветными глазами.

— Здесь жилы. И если есть надежда, что живое железо вернется, то уходить нельзя. Да и зачем?

Перехватив руку Торы, Виттар прижал ее к губам.

— Ему ведь всегда нравилось в Поместье. Да и мне тоже… возвращаешься на каникулы и пара недель тишины и покоя. Никто по утрам не будит, хотя привычка все равно остается. Просыпаешься и лежишь, разглядываешь потолок, думаешь ни о чем. А внизу завтрак готов… нормальный, а не то, что в школе дают. Я оладьи с кленовым сиропом любил до умопомрачения, и чтобы непременно горячие. На кухню пробирался, потому что в столовой скучно было завтракать одному. Оден к этому времени уже выезжал, дел было много, но на меня их не вешали, давали отдохнуть.

Он говорил, и губы касались подушечек пальцев, дразнили.

— Печь старая. И кухарка тоже. Она была поперек себя шире и волосы красной косынкой подвязывала. Я даже теперь помню и косынку, и фартук с длинными завязками, которые прятались в складках жира. И еще бадью с тестом… и огромную чугунную сковороду, на которую тесто льется. Печь чадит, жир горит, но оладьи выходя пышные, легкие. Их сразу в миску отправляют. У меня никогда не хватало терпения дождаться, когда они остынут. Хватал горячими, язык обжигал, но так вкуснее…