Во власти (не)любви (СИ) - Аваланж Матильда

— Везучая, сучка! — тихо бросила одна из чернопередниц, неопрятная женщина с седыми патлами волос, проходя мимо Джины.

Она понимала всю дикую, бессильную зависть этой женщины, которая наверняка думала лишь о том, почему именно Джину, а не ее избавили от химзаводов, и эти слова укололи больнее, чем цветисто-злобные эпитеты, которыми награждали ее завистливые соперницы из высшего света, в котором Джин блистала.

В ряду остальных чернавок Джин двинулась с лужайки прочь — их должны были как- то распределить и развезти по домам хозяев, но невысокий мужчина в черном (разумеется, был он уже без желтого фартука в руках), остановив ее, коротко сказал:

— Следуйте за мной.

Бросив взгляд на пестунью, и поймав ее сделанный с каменным выражением лица кивок, Джина пошла за ним.

И хотя она искренне понадеялась, что долго еще не увидит ведьму, та появилась в дверях центра со старомодным саквояжем, который мужчина сразу же убрал в багажник. После этого он сел за руль, а Магда, открыв дверцу и чуть ли не наполовину всунувшись в салон, напирая на Джин, сказала:

— Будь хорошей девочкой, не расстраивай своего господина мужчину! Помни, чернавка, твое дело — содержать в порядке его вещи и дом, хоть языком полы вылизывай, но чистота там должна быть идеальная. Однако тебе строжайше воспрещается брать на себя роль утробы или мессалины. Касты должны быть чисты, поняла меня, юбка?

— Да, пестунья Магда, — Джина опустила глаза, про себя отсчитывая секунды, когда автомобиль наконец тронется и эта отвратительная женщина исчезнет из вида.

Перед тем, как закрыть дверь, Магда положила на колени Джин серый кусок ткани, который оказался сшитой из того же материала, что и фартук, косынкой. Пестунья дождалась, когда Джин ее повяжет, и только тогда сделала водителю знак трогаться.

За всю дорогу, а ехала машина не так долго, где-то сорок минут, водитель не сказал Джин и слова. А она внимательно смотрела в окно, пытаясь проникнуться атмосферой города и, может быть, даже запомнить дорогу. Идеальная чистота и малолюдье на улицах, много военных патрулей и изредка попадающиеся женщины в черных платьях и цветных фартуках — голубых, желтых, серых. Волосы их были покрыты косынками — под цвет фартука. И с каким-то неприятным удивлением она поняла, что ничем не отличается от этих дочерей Догмы. Будто и не было любимого отца, роскошной жизни, шикарных туалетов, влюбленных поклонников и крови, которую она пила. Три недели она не прикасалась к крови и чувствовала себя прекрасно, хотя, по идее, должна была находиться при голодной смерти. Вефриум делал свое дело — она действительно становилась обычной человеческой девушкой. И эта метаморфоза была ужасна, так как происходила без ее воли.

Вскоре автомобиль въехал на фешенебельную улицу роскошных фешенебельных особняков с башнями, балконами, островерхими крышами, фризами, обилием различных деталей и фактур.

Около одного из таких особняков автомобиль и остановился. На крыльце, оказывая вновь прибывшей неслыханную честь, ее уже ждал хозяин дома и две девушки в голубом и желтом фартуке поверх черных платьев и косынках — его утроба и мессалина.

И выйдя из автомобиля, и бросив первый взгляд на своего собственника, мужчину, которому отныне она должна будет прислуживать, быть у которого на побегушках, перед которым ей надо будет пресмыкаться, Джина помертвела.

Он изменился так сильно, что в первую секунду она подумала — обозналась. Но убеждать себя бессмысленно — это был он.

От того человека, которого Джин когда-то знала, не осталось и следа. И дело было не только в том, что и намека не имелось на дурацкую прическу, которую он носил в академии — темно-русые волосы были гладко зачесаны назад, благодаря чему он выглядел немного старше своих лет. Дело было не в том, как он держал руки в карманах небрежно расстегнутого элегантного черного пальто, не в породистом лице, которое раз увидишь — никогда больше не забудешь, и даже не в колючих призрачно-серых глазах, смотрящих пренебрежительно и равнодушно.

Дело было в том, как он держал себя. Дело было в неуловимой ауре властности, которую он вокруг себя распространял. Дело было во внутреннем стержне, который нельзя увидеть, а уж тем более потрогать, но сразу можно почувствовать в человеке… Точно также, как и отсутствие этого стержня.

Дело было в том, что из угловатого, неловкого, замкнутого, странноватого парня, каким Джина его помнила, он превратился в холеного, статного, надменного мужчину, вопрос об уверенности в себе которого даже поднимать было глупо.

— Твой хозяин — полномочный комиссар Вацлав Кнедл. В Догме он второй человек после верховного комиссара Пия, — свысока проговорил неприметный поверенный, подавая Джин багаж. — И избави тебя бог проявить к нему непочтение!

«Да, избави меня бог!» думала она, волоча саквояж с черными платьями и серыми передниками по деревянным ступеням п-образной викторианской лестницы, не в силах смотреть на чудовище, в которое превратился Вацлав Кнедл.

Избави меня бог…

— Мир дому сему, — сказала Джина и, справившись с собой, посмотрела в холодные серые глаза своего собственника.

— Да придет твой мир на мой дом, — бесстрастно проговорил Вацлав Кнедл в ответ.

Святые на небесах, у него даже голос изменился! В нем — высокомерие и насмешка, властные интонации хозяина, не испытывающего и тени сомнения в том, что все, чего он захочет, тут же будет принадлежать ему.

Желтый фартук! Его поверенный привез для нее желтый фартук и лишь из-за упрямства пестуньи Магды Джине достался серый. А это значит, Вацлав Кнедл хотел сделать ее своей мессалиной! Черт знает, куда бы он дел ту пампушку в желтом фартуке, которая тоже встречает Джину на крыльце, но вряд ли это было для него проблемой. Вот только все пошло не так, и Джин теперь не его шлюха, а всего лишь уборщица. Что, конечно, унизительно, но не до такой степени, как если бы он получил полное и безоговорочное право ее иметь.

Она с трудом сдержала довольную усмешку, впервые подумав о пестунье Магде с благодарностью.

Перетопчешься, комиссар!

Ни готовить, ни тем более убираться золотая дочка богатого отца Джина Моранте не умела от слова «совсем». To самое, что зовется «домашними» делами и «женской» работой с самого детства шло мимо нее. В роскошном особняке-отеле, пентхаус которого она приобрела на свои собственные, кстати, вырученные с магазинов ее одежды деньги, не было проблем ни с горничными, ни с поварами. К ведению хозяйства она была категорически не приспособлена.

Но в республике Догма знали, как это исправить. Три раза в неделю Джин ездила из особняка Кнедла в Сортировочный центр, где на специализированных занятиях ее обучали кулинарии и технологии проведения уборочных работ. Кстати, читать и писать женщинам в Догме категорически воспрещалось — считалось, это вредит им и развращает, поэтому все новые сведения нужно было воспринимать исключительно на слух.

Джин несколько раз видела Ирену, Агнешку и других девушек, с которыми проходила Сортировку и знала, что утроб учат, тому, как зачать ребенка и как с ним обращаться, а мессалин — как доставить своему собственнику удовольствие. Каждый раз, видя девушек в голубых и желтых фартуках, Джин благодарила бога, что ей достался именно серый.

Но участь избежать сексуального контакта с нежеланным мужчиной была единственным плюсом принадлежности к касте чернавок. В остальном это была тяжелая, изнуряющая работа по дому, который, как не раз повторяли пестуньи во главе с самой Магдой, следовало содержать в стерильной чистоте.

И хотя с виду дом комиссара выглядел не таким уж и большим, внутри он казался Джине каким-то огромным лабиринтом, все поверхности которого требовали, чтобы их каждый день протирали, начищали, намывали.

Он был действительно роскошен изнутри, особняк Вацлава Кнедла, настолько роскошен, что Джин, которую действительно тяжело было этим удивить, была поражена. Эклектичность, консерватизм и элегантность викторианского стиля демонстрировали основательность, респектабельность и безупречный вкус хозяина дома. Только натуральные материалы: древесина, камень, кожа, дорогие ткани…