Любовь в былинном стиле - Катерина Яковлева

Однако-ж сдвинула Любава чёрны брови, сверкнула глазами на посланников. Не хотела идти мужа дорогого спасать, детушек малых, Варварушку и Миролюба, сиротами оставлять. Обида горькая в сердце девицы поселилась. Не могла простить мужу, что не уберёгся, её и деток своих на горячую воду, на водяных с русалками променял.

– Не пойду, пускай сгинет, коль сам так решил! – глазами, как молниями, сверкнула, руки белые на груди сложила и отвернулася…

И хоть понимали все, отчего Любава глазами зыркает да упрямится, а всё ж не могли без неё в царство подводное отправиться. Пришлось на помощь бабку Ведару звать. Бабка много тайн и заговоров разных ведала. Мудрая была, смекалистая.

Поведала Ведара Любаве, в кого муж ейный превратится, коль в подводах останется. Сжалось сердце Любавино от горя-тоски. Вспомнила, как жили с супружником благоверным душа в душу, как деток растили, друг друга холили, лелеяли… И хоть много горестей узнала девица от мужа дорогого в недавние дни, а всё ж решила – надо муженька родимого спасать, себе да детушкам папку возвращать.

Подпоясалася, детушек расцеловала перед дорогой дальней и вышла к воротам…

Долго ли, коротко ли шли добры молодцы и супружница, а добрались до входа в царство болотное Змия окаянного. Но в царство простым смертным было не попасть без выкупа. Душа на душу, тело на тело. Коль мерность не поменяешь, к царю болотному не покажешься. Ведали то добры молодцы и Любавушка, ведали, ан не испужалися. Трубки волшебные за пазуху опустили, чтоб из царства болотного выход найти, и пошли в болото чёрное, смрадное, в воды студёные....

Так и очутилися прямо перед Змием клыкастым, смердящим, премерзким. Огромным царь болотный пред путниками предстал. Показались они себе тотчас козявочками малюсенькими. Уж скольких человеков Змий на дно утащил! Сколько мужиков из-за него окаянного упилося! Сколько душ заграбастал, чтоб таким огромным, сильнющим стать!

Как увидала Любава муженька родного в гробу лежащего – в жиже зеленой, водорослями обвитого – так и ахнула. Сложила руки на груди девичьей, упала ниц пред владыкой царства водяного. Заголосила, завыла, заплакала.

– Отпусти Змий, муженька маго, любимаго! Отпусти на Землицу-матушку, в семью любящую, к детушкам маленьким. Что попросишь, для тебя сделаю! Любую цену заплачу!

– Отпусти брата родимаго, деверя славного, – в один голос вскричали Всеволод с Даромыслом. – Не уйдём без него, с места не сдвинемся!

Подплыл Змий к Любаве, к добрым молодцам. Смрадом и нечистью окутало их, еле на ноженьках удержались от вонищи такой. Осмотрел, обнюхал, заклокотал пастью своей премерзкой да смрадной:

– Так не держу я муженька тваго, братца вашего, хоть сейчас может вставать да идти с миром. Ан сам не желает. Хорошо ему со мной, – и захохотал так, что воды вокруг взбушевалися…

Побежала тогда Любава к мужу родимому. Страшно смотреть на прежде статного молодца стало. Лежал ни жив, ни мёртв. Жижа зелёная обволокла всего, водоросли руки-ноги опутали, изо рта жижа сочилась. А вокруг Белогора тьма-тьмущая таких же, как он. Кто на цепях подвешен, кто в тине колыхается, кто в гробы положен… Настоящее трупное царство…

Горько было Любаве видеть того, в кого муж превратился. Однако ж надежда в сердце любящем ещё теплилася.

– Вставай, родимый, пойдём домой, – стала просить Любава мужа.

Не пошевелился Белогор. Еле-еле слышно промолвил булькающим ртом:

– Зачем мне туда идти? Что хорошего там? Обижал я тебя, ты на меня злиться будешь…

– Крепко тебя люблю. Жизни без тебя не чаю, – горько плакала над мужниным гробом Любавушка, – в мечтах своих каждый день к богам обращаясь, прошу у них вернуть тебя, любимого! Ещё детишек от тебя хочу родить (помнишь, как мы мечтали о семье большой, чтоб семеро деток у нас было?). Священную рощу хочу с тобой посадить, чтобы добра на Землице-матушке больше стало. А уж как внуки пойдут, так не справлюсь без тебя. И всё это хочу сделать с тобой рука об руку. Нет мне жизни без тебя, Белогорушка. Коль не встанешь, так впору и мне с тобой ложиться тут рядышком…

– А как же детушки наши малые? – вопрошал Белогор.

– Детушки одни всё равно не останутся, не бросят их люди добрые, – Любава отвечала. – А я тины болотной с тобой отопью, и рядышком лежать будем. Не мила мне жизнь без тебя.

Взбаламутился тут Белогор, повёл плечами прежде широкими, а нынче усохшими, тину болотную с себя сбрасывая:

– Ну нет, не могу я Варварушку с Миролюбушкой на добрых людей бросить. И ты, Любава, дорога и мила мне, – подниматься стал медленно, уж больно сильно вросла тина в тело богатырское.

Тут Змий, хитро на Белогора поглядывая, снова заклокотал:

– Зачем тебе туда идти? Что там ждёт тебя хорошего? А у меня, погляди, как замечательно: мир и покой, и никто тебя не трогает, душу не выворачивает.

Посмотрел Белогор на Змия, опротивелся:

– Жить хочу! К семье своей хочу! Нет мне жизни без них, и им без меня жизни нет! Нужный я им! Не хочу покоя, хочу счастья да радости! А коль горе мне с ними будет, так и на то согласен, лишь бы не покой.

Поднялся Белогор из каземата своего, плечи расправил, вздохнул полной грудью, скинул с себя оковы смердящие.

Закричал тут Змий страшным голосом, извиваясь весь, и сгинул, будто его никогда и не было…

Вернулися Любава с мужем возродившимся, Всеволод да Даромысл в деревню родную, преславную.

И от радости такой решили в деревне пир на весь мир устроить, заново свадебку Любаве с Белогором сыграть, коль переродились они для новой жизни, заново друг друга сыскали.

Собрался на пиршество то весь люд честной. Столы от яств ломилися, хороводы не кончалися, песни задушевные весь день и всю ночь продолжалися.

И сказал староста молодым:

– Вы теперь не просто муж и жена, вы теперь – супружники. Были – раз, стали – дый.

А засим – три, четыре и вслед, к богам всевышним. Только вперёд и вверх. А уж делов на эту жизнь у нас всех вдоволь найдётся. Потому что расти нам всем только вверх, идти – вперёд. А кто старое помянет, тому глаз вон.

Показал пальцы свои растопыренные:

– Боги с нами.

Раз – Рассвет, два – Даждьбог, три – Стрибог, четыре – Сварог, пять – Пан, шесть – Сест, семь – Семеш, восемь – Веста, девять – Дев, десять – Царь.

Обнял тогда Белогор Любаву.