Долгая ночь (СИ) - Юля Тихая

У гимназистов, всех как на подбор детей хищников первой десятки, были кожаные портфели, готовальни с золотом и допуск в главную городскую библиотеку. Они бывали на дорогих курортах, они были одного круга и смотрели на Вердала со смесью жалости и недоумения, но это только пока: пройдёт всего несколько лет, и они станут в лучшем случае волками, а он…

А он будет Большим Волком. И они все — они все! — будут вспоминать с ужасом, что смели смеяться над ним.

Они все встанут перед ним на колени. Или будут прыгать на задних лапках, как цирковые шавки, и смотреть с обожанием.

Он запомнит каждого, каждого! Каждого, кто смеет сейчас смотреть косо, кто смеет ставить подножку, кто смеет тыкать пальцем и хохотать. И они заплатят за это.

Они заплатят сполна.

Четырнадцатилетие принято отмечать бурно и ярко, шумной вечеринкой и фейерверком. Вердала даже звали на парочку таких, но он не пошёл, да и звали только из вежливости. День тянулся за днём, месяц за месяцем, и Вердал вычёркивал из календаря даты, отсчитывая время до встречи с великой судьбой. Его собственный праздник выдался бедным и пустым.

«Ты же знаешь, — мягко заговорила мама как-то вечером, — что оракул иногда ошибается?»

Она тогда сильно болела, но эти слова Вердал занёс тоже в свой мысленный перечень смертельных оскорблений.

Всё это было не важно. Всё это никогда больше не будет иметь значения, потому что он станет Большим Волком, и все Кланы будут его.

Зенит был в том году над Марево-Хмарью, средних размеров городком к западу от столицы, славившемуся густыми летними туманами, смрадным болотистым духом и высокозольными торфяниками. Гостиниц в нём было целых четыре, но во всех них резво взвинтили цены, и Вердал поехал по социальной программе — на обшарпанном автобусе с сопровождением из старенького учителя и полицейского, проживанием в занюханной общаге барачного типа и питанием в заводской столовой. В группе были, помимо Вердала, трое ребят из маргинальных семей, шестеро приютских и полторы дюжины ублюдков-каталажников, имевших глупость попасться на дурацком правонарушении. Их сводили на целую одну экскурсию, занудную и снотворную. Потом велели тщательно причесаться, объяснили на пальцах, как дебилам, куда идти и что делать, а потом привели к Храму строем.

Небо горело тысячей цветных огней, и придурки из группы глазели на него, задрав головы и широко открыв рты. А в Вердале замешались густо предчувствие триумфа и страх: очередь тянулась медленно-медленно, и Большой Волк…

Станет ли Большой Волк ждать его там, на призрачных дорогах, как видела старая ведьма?

Он ждал.

Вердал барахтался неуклюже, привыкая к тому, как ноги пружиняще отталкиваются от вязкого воздуха, над ним гремела призрачная кавалькада, и там, впереди, сияла серебром колесница Полуночи. А чуть в стороне, на самой границе потустороннего, сидел, огромный и хмурый, Большой Волк.

Его нельзя было не узнать. Здесь нельзя было обознаться. Он был велик, и в его глазах горели звёзды.

Волк склонил голову, будто разглядывая Вердала. Улыбаясь и отчасти не веря — так просто?! — Вердал протянул к нему руки, и ладони утонули в густой серой шерсти.

Это длилось секунду, а потом зверь дёрнул огромной башкой и толкнул Вердала к процессии.

— Это вышло случайно, — торопливо говорил Вердал, захлёбываясь словами, — он видел меня! Он ждал!

Случайно или нет, но Вердал перекувыркнулся через голову и оказался вдруг среди сотен и сотен сияющих фигур. Они были, как косяк рыб, сверху и снизу, справа и слева, впереди и сзади, они пролетали мимо едва различимыми тенями, сплошным диким водным потоком.

Вердал кричал. И бежал назад, отбиваясь от сотен чужих морд. И плакал, и пытался идти по шерстяным спинам, и звал. Но Большой Волк остался где-то там, в стороне, в тишине, вдали от Охоты, и его никак нельзя было отыскать.

Он бежал до самого рассвета, пока потустороннее не стало, отгорая, гаснуть. Тогда его вывалило на снег у задних дверей Храма, голого и выдохшегося.

«Я буду Большим Волком, — шептал он, не вполне осознавая происходящее. — Я вернусь через год, я найду тебя, и я стану тобой. Это моя судьба.»

Его трясли за плечи и предлагали надеть хоть что-нибудь. Небесные огни потухли.

«Я буду Большим Волком, — повторял Вердал, натягивая колючий свитер, — я буду Большим Волком.»

Едва ли есть для подростка больший позор, чем бежать — но не стать двоедушником.

В том году из гимназистского класса бежали многие, и после каникул они мерялись зверями. Была пара волков, несколько лис, росомаха, горностай, филин, песец, рыси и барсук. Неудачников было, помимо Вердала, ещё двое: одна девочка, к огромному разочарованию родителей-лис, поймала корову, а заносчивый ботаник, мечтавший о вороне, — крота.

«Меня толкнули. У нас был контакт со зверем, но его прервали.» — Так объяснял Вердал тем, кто хотел слушать его туманные злые речи.

Таких, по правде, было немного.

Вердал стал совсем нелюдим, и родителям даже предлагали забрать его из гимназии. Но он упёрся бараном: уже в следующем году он не даст больше оторвать себя от своей судьбы.

Год тянулся много дольше, чем ему хотелось бы. Но всё заканчивается, и мутное безвременье ожидания закончилось тоже; он был свеж, подтянут и