Позолота вся сотрётся… (СИ) - Ворожея Тина

Ларчик открывался просто. Однажды к нему приехал друг, тот самый белокурый красавчик Ричард Эстахока, любитель посмеяться и покутить.

Я сказавшись больной и извинившись, участие в застолье не принимала. Впрочем давним друзьям было и без меня весело.Случайно проходя мимо приоткрытой двери в малую гостиную, я услышала обрывок фразы Ричарда Эстахока.

- Арчибальд, друг! Тебе ли не знать, что воздержание подходит лишь святошам. А на Двуликих оно очень плохо влияет! - пьяно расхохотался наш гость.

Я замерла на мгновенье под дверью, а затем медленно поднялась в свои покои. Воздержание! Кто сказал, что оборотни способны любить? Высокие чувства? Чушь! Они лишь покорные рабы своих инстинктов! Значит пять лет нашей семейной жизни держалось на том, что я была безотказной, послушной и страстной? А затем инстинкты повели его по пути измены. И как знать, был ли тот случай в кабинете единичным? Возможно муж частенько лакомился на стороне? Животные, они есть животные!

Подошла к высокому зеркалу, пристально рассмотрела себя. Черные, раскосые глаза горели углями на белоснежном фарфоре нежной кожи. Резко обозначились высокие скулы. Пухлые, капризно изогнутые губы кривились в горькой усмешке.

- А, кто ты Николь? Кто ты?- прошептала я тихо, медленно обводя пальцем свое отражение.

Постояла прислушиваясь, словно ждала ответа. Поискала внутри себя кошку, как настойчиво советовал Арчибальд. Вздохнула. Моя кошка молчала. Возможно у меня не получается обернуться потому, что я всегда неприязнь к Двуликим испытывала? А теперь оказалась в их рядах?

Поздно ночью проснулась от настойчивого стука в дверь. Она испуганно, трусливо тряслась под мощными ударами, позолоченная ручка глухо позвякивала, а длинный ключ грозился выпасть из своего гнезда.

- Открой Николь! Открой! Ты моя жена и у тебя есть обязанности! - голос мужчины был пьян, язык заплетался.

Он бушевал недолго, видимо алкоголь оказался сильнее желания и минут через десять стук прекратился.

Утром я стала собирать вещи. Пожалуй поживу пока в Соррель Холл, теперь когда я научилась водить автомобиль, это уже не будет заточением как в прошлый раз. В городской особняк мне путь заказан, там живут леди Глория и Анабель. Оставаться здесь я не буду. Это дом Баффа, я больше не хочу быть его хозяйкой!

Не знаю где ночевал мой муж сегодня. Возможно и не выдержал больше испытания воздержанием и уехал в поисках новых ощущений. А может на работе его утешит умница и красавица, Анабель. Я горько усмехнулась, но слезы сумела сдержать.

Вещи укладывала аккуратно, что-бы нигде и складочки не было. Именно эти неспешные и тщательно выверенные движения вернули мне покой и ясность мыслей.

Уже перед выходом зашла в свою мастерскую. С мольберта мне криво усмехался Арчи. Выдавила из большого тюбика, жирную черную краску. Задумчиво выбрала саму широкую кисть. Размашисто закрасила любимое лицо.

Через несколько минут работы, черная краска мрачно покрыла холст могильной плитой. Мне на мгновение показалась, что тяжелая плита придавила и мое сердце, хороня под собой пять лет счастливого, блаженного замужества, наполненного любовью, сладкой радостью и почти райским наслаждением.

В фамильном склепе было слегка прохладно и сухо. Это мрачное место, вопреки всему не нагоняло на меня тоску. И страха у меня не было нисколечко. Напротив я чувствовала удивительное спокойствие и умиротворение. Иногда даже начинало казаться, что все представители рода Соррель которые жили до меня и которые теперь с комфортом покоились под огромными плитами из светлого мрамора, внимательно прислушивались к моей исповеди, с которой я пришла сегодня к Флоренс.

Весело плясали золотистые пылинки в лучах полуденного солнца, которое смело проникало в узкие, высокие окошки. Благородной матовостью отсвечивал гладкий, светло-кремовый мрамор плит. Сочувственно, душевно пел невидимый простым глазом сверчок, который затихал, а потом опять начинал свою песню.

Я жаловалась Флоренс, рассказывая все о своей жизни с того самого момента, как она покинула меня. Иногда плакала, иногда тихонечко посмеивалась. Когда выговорилась, то почувствовала, что стало мне значительно легче.

Выплеснув свои горести я застыла сидя на высокой скамье, обессиленно опираясь на отполированную многими поколениями Соррелей, резную спинку.

Запел после длинного перерыва неутомимый, суетливый сверчок. Я застыла невольно прислушиваясь к нему. Постепенно, исподволь вдруг исчезли из его песни визгливые нотки. Голос Флоренс, глубокий немного хрипловатый, именно такой, каким я его помнила, не громко зазвучал под высокими сводами склепа.

- Бедная моя девочка! Глупая моя девочка! Жизнь - это так прекрасно! И на, что ты тратишь этот бесценный период, эти невозвратные моменты? Поверь у тебя еще будет время, бесконечное время, когда лежа под тяжестью плиты будешь вспоминать все свои ошибки, но вначале их нужно совершить эти самые ошибки! Живи полной жизнью! Не бойся ошибаться, не бойся менять свою жизнь, не бойся увидеть мир! Добивайся своего, не сворачивай с пути, ставь себе цели и иди к ним! В твоем возрасте полезно веселиться. Жизнь и судьба благоволят тем, кто искренне им улыбается!

Я сидела замерев, не смея пошевелиться, пока песня сверчка вновь обрела визгливые нотки. Медленно поднялась со скамьи. Улыбнулась, согласно кивая головой. Подойдя очень близко, погладила на удивление теплый мрамор плиты, которая навеки укрыла мою Флоренс.

Уже возле самого выхода мне в спину донесся еле слышный вздох, словно слабый ветерок подул и нежно погладил меня по голове.

- Он был с "Утренней Звезды", тот азиат... - еле слышно шепнул, хрипловатый голос Фло.

Стоящий на небольшой, круглой сцене худой и высокий музыкант в голублм костюме с серебристой искоркой, которая так ярко вспыхивала в полутемном помещении клуба "Белое Крыло Ангела", несомненно обладал талантом.

Его саксофон хрипло, тягуче и грустно пел о прошедшей любви, о страсти которая еще вчера сжигала тело и душу и об унылых, одиноких вечерах.

Мои вечера больше не были унылыми. И одинокими они тоже не были. По совету Фло, я вот уже пятый день пыталась окунуться с головой в жизнь, которую не знала. Накупив модной одежды и сняв себе номер в дорогом отеле "Эллион", я с азартом первооткрывателя исследовала ночную жизнь большого города. Вначале я с трудом заставила себя спуститься в ресторан при гостинице. Затем посетила самый дорогой ресторан в городе. Вначале боялась, ведь Арчибальд всегда стращал меня тем, что с девушкой ужинающей в одиночестве может случиться всякое. Но ничего плохого со мной не произошло. Яркие огни, музыка, нарядная публика, немного алкоголя и вот мое настроение меняется. В номер возвращаюсь немного хмельной от новых впечатлений, от внимания мужчин, которые как ни странно проявляли ко мне вполне однозначный интерес. А ведь, Арчи всегда мне внушал, что моя внешность нравится только ему, а остальные представители рода мужского, такую экзотику, которой наградили меня неизвестные азиатские предки оценить не смогут.

На пятый вечер я так осмелела, что решила посетить самый модный клуб "Белое Крыло Ангела". Он славился талантливыми музыкантами и певцами которые там выступали, атмосферой веселья и изысканными винами, которые не одно столетие хранились в своих бочках под темными сводами подвалов.

Вот и теперь наблюдая как официант не торопясь, с благоговейным трепетом наливает в мой бокал густое и тягучее, темно-красное как кровь, которую так любят вампиры, вином, я осторожно, исподволь разглядывала помещение клуба.

Большинство столиков еще пустовало. Таблички на белых скатертях одиноко и гордо зявляли о том, что еще не пришло время настоящему веселью, к полуночи в зале будет весьма многолюдно.

На серцевидной площадке, под красными лучами прожекторов лениво топтались немногочисленные пары. За соседним столиком потягивала коктейль изящная блондинка.Напротив нее расположился тяжелой громадой краснолиций здоровяк. На его жирной раскрасневшейся от выпитого алкоголя шеи поблескивали капельки пота. Вставной, золотой клык вспыхивал желтой искрой всякий раз когда здоровяк громко хрюкал-хохотал.