Дж. Уорд - История сына

Большинство людей натыкались на ее истинную природу примерно через две минуты после встречи и не только из-за того, что она была брюнеткой. Тем не менее, было даже хорошо, что мисс Лидс получилось одурачить. Она была воспитана в старых традициях и в некотором отношении являлась частью поколения, когда приличные женщины не работали вовсе, а тем более не являлись влиятельными поверенными на Манхэттене. Откровенно говоря, Клер была удивлена, что мисс Лидс не обратилась к другим партнерам, но они ладили большую часть времени. До сих пор в их отношениях возникла единственная заминка, произошедшая при первой встрече лицом к лицу, когда пожилая женщина поинтересовалась, замужем ли Клер.

Клер определенно была не замужем. Никогда не была, да и не интересовалась, благодарю покорно. Последней вещью, что ей требовалась, было, чтобы какой-то мужчина высказывал свое мнение о том, что она остается в фирме допоздна, как упорно работает, где они будут жить и что закажут на обед. Элиза Лидс, между тем, явно была из породы «ты определяешься ближайшим к тебе существом, носящим штаны». Поэтому Клер взяла себя в руки, когда объясняла, что нет, мужа у нее нет.

Казалось, мисс Лидс обескуражена, но она снова оживилась, быстро переходя к вопросу о молодом человеке. Ответ был тот же самый. У Клер такового не имелось, как и желания заиметь, и нет, домашних питомцев тоже нет. Повисла длинная пауза. После чего пожилая женщина улыбнулась, сделала краткое замечание на тему "как же поменялись времена!", после чего они оставили этот вопрос. По крайней мере, на тот момент.

Всякий раз, когда мисс Лидс звонила в офис, она спрашивала, нашла ли себе Клер приятного мужчину. Как изящно. Что-то в этом роде. Другое поколение. И старушка действовала напрямик, может быть потому, что сама никогда не была замужем. Видимо, в ней была не реализовавшаяся романтическая жилка или нечто подобное.

Честно говоря, отношения казались Клер скучными. Нет, она не ненавидела мужчин. Нет, брак ее родителей не был неблагополучным. Нет, на самом деле ее отец был очень значительной фигурой в семье. Не было ни негативных последствий отношений, ни чрезмерной самооценки, ни патологии, ни случаев оскорбления. Она была умна, любила свою работу и была благодарна за ту жизнь, которую вела. Дом и сердечная чепуха просто предназначаются другим людям. Итог? Она, безусловно, уважала женщин, ставших женами и матерями, но не завидовала их ноше. И рождественским утром по причине одиночества ее сердце не истекало кровью. И для того, чтобы чувствовать себя реализовавшейся личностью, ей не нужны были ни игры в футбол, ни рисунки на холодильнике, ни сделанные своими руками подарки. А День святого Валентина и День матери[5] были просто еще двумя страничками в календаре.

Что она обожала, так это битвы в зале заседаний совета директоров. Ведение переговоров. Искусные выверты законов. Возбуждение ответственности от представления интересов десятимиллиардной корпорации — покупалась ли она кем-то еще, распродавала активы или увольняла исполнительного директора из-за незаконных личных расходов, измеряемых восьмизначными числами.

Все это было тем, что питало ее, и, будучи в расцвете сил, только перешагнув тридцатилетний рубеж, она занимала чертовски замечательное место в жизни. Единственной проблемой были отношения с людьми, которые не понимали подобных ей женщин. Двойные стандарты. Мужчины могли проводить всю свою жизнь в преданном служении работе, считаясь при этом кормильцами семьи, а не замкнутыми старыми девами с интимными проблемами. Почему также не могли жить и женщины?

Когда, в конце концов, показался пролет колдвеллского моста, Клер была готова отменить встречу, вернуться в свою квартиру на Парк Авеню и начать подготовку для решающего сражения за «Технитрон» во вторник. Черт, может быть, хватило бы времени даже на то, чтобы вернуться в офис!

Поместье Лидсов состояло из десяти акров[6] украшенных скульптурами земель, четырех служебных построек и стены, для преодоления которой вам потребовались бы снаряжение для альпинизма и накачанные как у личного тренера мышцы. Особняк был огромной, воздвигнутой на возвышении грудой камней, хвастливой демонстрацией недавнего богатства, сооруженный в неоготическом стиле 1890-ых годов. Для Клер же он выглядел приобретением Винсента Прайса.[7]

Двигаясь по округлой подъездной аллее, она припарковалась перед достойной кафедрального собора входной дверью и поставила сотовый телефон на виброрежим. Подхватив сумочку, она пошла к дому, размышляя, что должна была бы вместо нее нести в одной руке крест, а в другой — кинжал. Господи, если бы у нее было столько же денег, как у Лидсов, она бы жила в чем-то менее унылом. Не таком мавзолее.

Одна сторона двойных дверей приоткрылась еще до того, как Клер взялась за молоточек в виде львиной головы. Дворецкий Лидсов, которому было все сто восемь лет, склонился в поклоне.

— Добрый вечер, мисс Строутон. Могу ли я осведомиться, оставила ли мадам ключи в автомобиле?

Кажется, его зовут Флетчер? Да, так и есть. И мисс Лидс нравится, когда к нему обращаются по имени.

— Нет, Флетчер.

— Может быть, вы передадите их мне? В случае, если ваш автомобиль нужно будет переставить. — Когда она нахмурилась, он тихо продолжил. — Боюсь, мисс Лидс чувствует себя плохо. Если приедет скорая помощь…

— Мне жаль слышать о таком. Она больна или… — Передавая ключи, Клер позволила словам повиснуть в воздухе.

— Она очень слаба. Пожалуйста, следуйте за мной.

Флетчер двинулся в дом с тем медленным достоинством, которое вы и ожидали бы от мужчины, щеголяющего в формальной униформе британского дворецкого. А уж как он подходил к обстановке! Дом был меблирован в стиле потомственной денежной аристократии, с комнатами, тонущими под несколькими слоями предметов искусства, собираемых поколениями. Достойные музея картины, скульптуры, предметы мебели из различных периодов сливались в бесценную, безумно дорогую мешанину. Что уж говорить о поддержании порядка. Вытирание пыли со всех предметов было сравнимо с подстриганием ручной косилкой двадцати акров газона — как только закончишь, нужно приниматься заново.

Они с Флетчером поднялись по массивной изогнутой лестнице на второй этаж и двинулись по коридору. По обеим сторонам, увешанным красными шелковыми принтами, находились портреты разнообразных Лидсов, их бледные лица светились на темном фоне, плоские глаза следили за проходящими. Воздух пах лимонной полиролью и старым деревом.

В самом конце коридора Флетчер постучал в резную дверь. Когда в ответ прозвучал слабый отклик, он широко распахнул створку.