Царевна для Ворона (СИ) - Полынь Кира Евгеневна

Забросив ногу на ногу, она притворно тяжело вздохнула. Взглянув на меня украдкой, сказала:

— Сейчас не то время, когда бы я хотела оставаться одна. Боль по отцу еще не утихла, мой господин.

— Понимаю.

Оставаясь на месте, не мог заставить себя подойти к ней. Словно в голове что-то сломалось, испортилось, и все желание сминать Альбу в своих руках сгорело, ярко вспыхнув.

Не тянет.

Неужели больше не тянет? Прошел весь трепет, все желание быть как можно ближе, и сумасшествие по ее аромату тоже в одночасье перестало кружить голову.

Исцеление? Но почему так разит болью и предательством?..

— Ворон, — поднявшись на ноги, девушка сделала шаг ко мне, — мне стало так…

— Повтори.

Приказ сам собой вырвался из горла.

Не мог поверить, что Альба так быстро забыла мое отчаянное откровение, отступая на несколько шагов назад. Вернулась к пресловутому «господин» и «Ворон», нарушая с таким трудом выстроенное доверие.

— Я неожиданно поняла, что больше ни минуты не хочу быть вдали от вас. Мое сердце болит, мой господин, и только вам по силам его утешить.

Сделав еще несколько коротких шагов, она оказалась слишком близко. Лукаво скользнула взглядом по моей груди, приложила к ней ладонь.

Вся ее обманчивая невинность и трепетность слетела с громким шелестом, шлепаясь на пол! Передо мной стояла именно та Тарн, которую я ждал, стоя у алтаря! Алчная, меркантильная и слишком храбрая для своего положения. Вот она, эта игра за шкуру зверя! Вот оно, отравляющее предательство, новый удар в и без того израненную душу!

— Альба… — прошептал, но мерзавка уже потянулась ближе, желая коснуться моих губ своими.

Неведомое желание оттолкнуть ее взревело в груди, но, сдержавшись в память обо всем светлом, что ей удалось мне показать, лишь сильно схватил за предплечья, останавливая и встряхивая.

Ни капли не испугавшись, ведьма улыбнулась, вызывая у меня звериное желание вгрызться ей в глотку и вырвать трахею.

Нет! Не так! Это не она!

Она не могла так долго мне врать, прикидываясь белой овечкой! Неужели все, что было, лишь игра и отвратительная фальшь, полная лицемерия и гнусного обмана?!

— Кто ты такая?!

Рявкнул в хорошо знакомое лицо, отрывая стройные ноги от пола и гневно встряхнув.

Где мой сладкий обман?! Где моя нежная ложь, в которую я сам поверил, позволив себе слабость?

— Скажи мое имя!

Девушка испуганно захлопала ресницами, приоткрывая рот. В синих глазах плескалось что-то дикое, загнанное в угол, как зверь, бегущий от огня костров и факелов.

— Скажи мое имя!!! Немедленно!

Не знает. Она его не знает.

Нет, не забыла, просто не знает. Пытается выкрутить руки, желая вырваться из моей хватки, но моя ошалевшая злая ярость только сильнее сминает хрупкую плоть, причиняя боль, достающую до самых костей.

— Скажи!

— Я… Я не знаю! — вскрикивает и обессиленно роняет голову, прекращая попытки вырваться из моих лап.

— Лгунья, — рычу, привлекая внимание и заставляя вновь обратить на меня свой взор. — Я ненавижу, когда мне лгут. Кто ты такая?

Отпихиваю ее от себя, и лже-Альба, запнувшись, падает на пол, болезненно зашипев и отползая назад. В глазах больше нет плутовства, нет такой карамельной страсти, затягивающей в свои объятия. Все это исчезло; в синих глазах плещется злоба.

Вселенская. Тяжкая и гнилая, как вода в болоте.

Я вижу это по дернувшимся в оскале губам, по сверкнувшим и сузившимся зрачкам, в которых только голый расчет и презрение.

— Не узнал? Как же так, Ворон?.. Я же твоя Альба, — рычит эта дрянь. — Так долго меня искал, и вот я здесь. Что же ты стоишь? Давай, убей меня.

Заметив, как крепко я стиснул челюсть, она рассмеялась громким и хриплым смехом.

— Что? Сложно убить даже ее оболочку? Такую нежную и ранимую птичку. Как ты зовешь ее в своих мыслях, Ворон? Как?

— Лебедь, — срывается с губ, и искривленное лживым весельем лицо ведьмы мрачнеет.

— Туда нельзя! — слышится за дверью, но следом раздается громкий шум падающего железа, и створка распахивается с такой силой, что со стен летит пыль.

Скрипнувший засов вселяет надежду.

На цыпочках Лиз входит в комнату и озирается, испуганно подпрыгивая, заметив меня.

— Госпожа! Вы меня напугали!

Но мне нет дела до ее дрогнувшего сердца.

Оттолкнув девушку, мчусь в сторону покоев Ворона, сбивая на своем пути вазы и тяжелые канделябры. Ноги заплетаются, но упрямо несут меня дальше, игнорируя проходящих мимо слуг, шарахающихся от меня, как от прокаженной.

Только Лиз бежит следом, пытаясь нагнать мое шатающееся тело, и выкрикивает что-то в попытке остановить.

Но сейчас нельзя. Я должна идти к нему как можно скорее! Лететь!

Только стражник у его дверей задерживает на долю секунды. Я вижу на его лицах смятение и вопрос, повисший в воздухе. Значит, Мерина уже там, с ним, и каждое мгновение на счету.

Продвигаюсь к дверям, но мужская рука, облаченная в тяжелый доспех, больше похожий на панцирь, преграждает мне путь.

— Туда нельзя!

Не теряя времени, хватаю шандал и замахиваюсь так сильно и быстро, что сама удивляюсь собственной смелости. Железный шлем на голове стража гремит как котелок, по которому ударили половником, и это достаточно, чтобы скользнуть под его рукой, с силой толкая дверь.

Первое, кого я вижу, — Вардан.

Он стоит в нескольких шагах от Мерины и смотрит на меня так, будто видит впервые. Мне хочется закричать как можно громче, предостерегая его от ведьмы, но голоса нет, и рот открывается в беззвучном крике.

У меня так мало времени. Так мало.

— Я же сказала тебе оставаться в покоях! — кричит Мерина. Подняв ладонь, вновь вызывает свою черную дымку, вырисовывающуюся кинжалом в длинных пальцах.

Меткий бросок, и грудь прожигает болью.

— Нет!

Оглушенная неожиданной вспышкой огня, я бросаю взгляд на ухмыляющуюся ведьму, внимательно наблюдающую за тем, как горячие капли крови заливают ткань моей сорочки, превращаясь в багровое пятно.

Дышать больно.

— Неееет! — слышу отчаянный крик Ворона, и метнувшаяся молния его тела оказывается рядом с Мериной, ловким движением опуская ладони на тонкую шею и с резким хрустом выворачивая до предела.

Мерзкий звук.

Безжизненное тело женщины с моим лицом падает на пол, и тонкие руки безвольно раскидываются по сторонам, придавая ей жалкий вид. Воздух вновь начинает рябить, и вместо меня на полу лежит тощая грязная старуха с седыми куцыми волосами и потухшим взглядом.

Ее лицо искажено удивлением и шоком. Тонкие потрескавшиеся губы странно поджимаются, словно смерть обидела ее до глубины души своим приходом.

И как только посмела…

— Альба.

Подкосившиеся ноги тянут меня вниз, к земле, но руки Ворона подхватывают прежде, чем я могла бы рухнуть. Он бережно опускается со мной, осторожно прижимая к своей груди, и болезненно надавливает на торчащий из груди клинок, пытаясь остановить кровь.

— Нет, не уходи, не смей, Альба…

Шепчет неразборчиво, спутанно, качается как маятник, убаюкивая меня в своих объятиях. И мне хорошо.

В глубине души зарождается теплый огонек облегчения и света. Я успела! Успела! И пусть умирать так рано больно, но я могу уйти спокойно, убедившись, что черная полоса в жизни когда-то такого чужого Ворона наконец закончилась.

— Вардан…

— Нет! Молчи! Не говори ничего!

— Ты отомщен, — неуместная улыбка появляется на губах, принося за собой железистый привкус крови.

Она подступает. Подходит к горлу, заполняя легкие и рот.

Пальцы начинают мерзнуть. Будто ощутив это, Вардан собирает их в своей ладони, прижимая к горячим губам и отогревая дыханием. Не помогает.

Сознание затягивает темная пелена, а я все смотрю на него, цепляюсь за мелкие морщинки, родинки, запоминая, запечатывая навеки этот образ в последний раз. Хочется плакать от жалости к себе, но это слишком больно, ведь даже всхлип выворачивает наизнанку, оглушая болью в грудине.