Дара - Inga Blum

Отец, наклонившись, провел пальцем по ее щеке, стирая влагу,

— Ну, что за глупости? Это твое состояние на тебя так действует. Твоя мама во время беременности тоже всегда была очень чувствительной, — голос его прервался.

Дара схватила его за руку, прижалась к ней щекой,

— Я так скучала, отец!

По его щекам покатились безмолвные слезы; он застыл, прижимая к себе ее голову.

— Я так хотел, чтобы у тебя все было хорошо, моя Йошевет!

Она улыбнулась сквозь пелену,

— Это и было хорошо, отец. Но как ты можешь? Ты, признающий идеальность строения всего мира! Как ты можешь не принимать то, что уготовано мне?

Вождь стоял не двигаясь, гладя её по волосам,

— Я всего лишь человек, Йошевет. Всего лишь человек.

Я лежала в шатре, вновь и вновь прокручивая в голове события последних месяцев. Как много всего произошло! И как мне к этому относиться? Иногда я снимала браслет князя, проводя пальцем по меткам на руке. Черная полоса не потускнела, не закрылась белой. Казалось, они все больше и больше переплетались, образуя равномерный узор. И я знала, что это значит.

Шкуры, выделанные Хаэлем, которые Лохем свалил на циновку под навесом, я занесла внутрь, и теперь валялась на них бездумно вертя в руках кинжал, что уже входило у меня в привычку, то доставая его из ножен, то снова пряча. Ножны эти, сделанные Краем, походили на небольшой изящный мешочек, изогнутый с одной стороны, точно по форме ножа, в который был вставлен осколок солнечного камня. Мне их принес Лохем, подвесив на небольшой кожаный пояс. Внезапно, привлеченная шумом, я села. Что бы это могло быть? Встала, прицепила кинжал к поясу, отодвинула полог.

К шатру отца, где под навесом сидели мужчины, приближались Гарон с Рамом, в окружении ребятишек. Между мужчинами, привязанная к шесту за ноги, болталась туша козы. В руках Рам нес тряпку.

Я опрометью выскочила из шатра, бросаясь им наперерез, нарушая все правила, крикнула раньше, чем отец успел открыть рот,

— Где Дарин?

— И тебе здравствуй, сестра, — мужчины остановились, уставившись на мой живот,

-Ты беременна? — Гарон почесал нос

— Значит Дарин не обманул? — Рам выглядел растерянным.

— Где он?

Мужчины опустили свою ношу на землю, подошли к шатру вождя.

Гарон нахмурился, — Не нужно было брать его с собой. Не охотник он. Мы оставили его сторожить припасы. А когда вернулись, — нашли лишь кусок его рубахи, — брат протянул отцу окровавленную тряпку.

— Возможно горный лев утащил его, — Рам стоял, опустив голову.

Ноги мои подкосились, и я осела на землю рядом с тушей козы. Слезы хлынули из глаз.

Лохем подскочил ко мне, поднимая меня на ноги,

— Нет, нет! Ни в коем случае! Не волнуйся! Он найдется! Обязательно найдется! — и повел меня в шатер.

Я забилась в его руках, закричала дико, разворачиваясь к братьям, — Вы злодеи! Вы всегда ему завидовали! Как вы посмели поднять руку на брата?

Вождь поднялся на ноги, — Уведи ее отсюда Лохем, — она не в себе.

Я вывернулась, бросилась перед ним на колени,

— Открой глаза, Вождь! — и закричала, показывая на тушу козы,

— С проси их, когда убита эта коза, и почему у нее стреножены ноги?

Отец стал чернее тучи. Потом рявкнул, — Лохем! Я сказал, — убери ее отсюда!

Воин подхватил меня рыдающую на руки, понес к моему шатру,

— Успокойся, милая! Он найдется!

Я прижалась к нему, обхватив за шею, рыдая, уткнувшись лбом в его могучее плечо,

— Он не найдется! Не найдется!

И вдруг закричала, выгибаясь у него на руках, от безумной, рвущей меня пополам боли.

Лохем изменился в лице, развернулся к шатру отца,

— Зовите повитуху, быстро!

И опустил меня на циновку у входа,

— Йошевет! Смотри на меня! Успокойся! Ты сильная! Все будет хорошо!

Я тяжело дышала, пытаясь успокоить истерику, чувствуя, как нарастает внутри меня очередной спазм. Внутри, в такой же истерике, билась малышка.

Меня перенесли в шатер повитухи. Бабушка суетилась вокруг меня, не переставая приговаривать и нашептывать. приготовила какой-то отвар, заставила меня его выпить. Посидела немного рядом, ощупывая и поглаживая мой живот,

— Т ы сильная девочка, Йошевет! И гораздо сильнее той боли, которую нужно перенести. Рожать тебе еще рано. Но чему суждено быть, — от того не отвертеться.

Повитуха поставила на огонь большой чан, крикнула помощниц, чтобы натаскали ей воды, потом начала готовить чистые тряпки, какие-то инструменты, вернулась вновь ко мне, услышав, как я вскрикнула от очередной схватки.

— Послушай, моя хорошая! — бабушка опустилась рядом, взяла меня за руку, — Роды начались слишком рано и идут слишком быстро. Постарайся успокоиться. Твоей малышке нужна помощь. А ты пугаешь ее.

— Хорошо, — я облизала пересохшие губы, — я постараюсь.

Бабушка улыбнулась, — Вот и ладненько! — и протянула мне кружку, — Попей, милая, мы постараемся все сделать быстро.

Быстро не получилось. Схватки продолжались всю ночь и почти весь следующий день, увеличиваясь по продолжительности и силе, сводя меня с ума, но больше ничего н происходило. Боль сводила меня с ума. Воды так и не отошли.

Повитуха начала поить меня обезболивающим настоем, пытаясь периодически развернуть ребенка,

— Она не сможет выйти, Йошевет, если мы ей не поможем.

Бабушка в очередной раз ощупывала мой живот, — Девочка лежит неправильно, ее время еще не пришло. Ты понимаешь, милая? Без тебя у меня ничего не получится, — она внимательно смотрела мне в глаза.

Давай ее еще слегка повернем, — повитуха в очередной раз заставила меня встать, замереть, опираясь ей на плечи,

— Дыши, милая! Расслабься и просто дыши, — и начала, слегка встряхивая мои бедра, как бы подкручивая их, разговаривать с малышкой. Голос ее, мерный и тихий, обволакивал меня, одуревшую от боли, вселяя уверенность, которую я давно уже не чувствовала.

Умница! — повитуха обрадовано улыбнулась, когда я, давно осипшая от собственных криков, уставшая от раздирающих меня схваток, вдруг завыла каким-то низким, утробным воем, чувствуя, что ребенок внутри меня вдруг развернулся головой вниз и рванулся наружу, разрывая меня изнутри. По ногам моим хлынула вода.

Дальнейшее я помнила плохо, подчиняясь лишь гипнотическому голосу повитухи, живя на этом волоске своими остатками сознания, пытаясь не уйти в забытье.

Раздался детский крик. И хотя он был слабым и больше напоминал мяуканье котенка, я поняла, что все закончилось.

— Ах какая чудная девочка пришла к нам на закате! — повитуха подняла над головой что-то мокрое, красное, сморщенное, измазанное чем-то бело-зеленым. От ребенка ко мне