Юлия Шолох - Дикий вьюнок

А я на нее не очень похожа. Разве что разрез глаз, хотя цвет отцовский — светло-карий, почти желтый. Да и лицо отцовское, только более тонко очерченное. Фигура тоже вполне человеческая, природного изящества жестов и плавности движений, присущих шайнарам, мне практически не перепало. Хотя иногда бабушка, наблюдая, как я делаю что-нибудь по хозяйству, замирала и негромко просила:

— Повтори еще раз…

И я послушно протягивала руку к чашке или вставала на носочки, дотягиваясь до стоящей на полке посуды.

— Твоя мама временами двигалась удивительно красиво… Словно плыла. Сейчас ты немного на нее похожа.

Но то мама… а я всего лишь ее слабое отражение, полустертый след, полуночное видение, которое тает быстрее утреннего придорожного тумана. Не знаю, что значила для отца я, но когда в шестнадцать вместо очередного посещения пришло известие о его смерти, мне было всего лишь немного печально.

Весть привез дядя, сутулый сморщенный человек с копной темных волос. Он забрал меня с собой в город. Не знаю, почему бабушка меня отпустила. Вернее, подозреваю, что ее никто и не спрашивал, судя по тому, в какой спешке мы уезжали. Как утверждал дядя по дороге, перед смертью отца он дал обещание обо мне заботиться. Сухо говорил, сквозь зубы и тогда впервые закралось подозрение, что забрал он меня совсем не по доброте душевной… Иначе отчего смотрит так оценивающе, как на кошелек, пытаясь на глаз определить, сколько внутри монет.

Дом был прежним и комната моя практически не изменилась, разве что книг не осталось, а в занавеске на уровне колен образовалась широкая рваная дыра. Женщина тоже была другой. Хотя она мало отличалась от прежней, но теперь я стала старше и уже не считала ее страшной, хотя и не могла понять, зачем портить здоровый цвет лица пудрой, а красивые каштановые локоны выжигать до состояния сухой соломы.

Не знаю, смогла бы я с ней подружиться. Наверное, да. Если бы успела…

Через два дня после нашего приезда вечером к дяде пришли гости. Женщина спешно собралась к подруге, что-то судорожно бормоча себе под нос и нервно на меня поглядывая. Перед уходом ткнула пальцами в стоящие на столе чашки, а после напомнила, где лежат мешочки с травяным чаем и сахаром. Я даже не сразу поняла, зачем. Но как только женщина исчезла за порогом, даже стук захлопнувшейся двери не смолк, как дядя крикнул, чтобы я принесла гостям чай.

Я послушалась. Разве можно оставить гостя без угощения? Не знаю, правда, принято ли в городе подавать к чаю печенье, а вот мы с бабушкой всегда подавали. Крошечные такие круглые монетки с ягодой малины или черники посередине. Очень вкусные.

Однако печенья не было, вот если бы я знала про приход гостей заранее, обязательно бы испекла. Но теперь придется ограничиться чаем.

С такими мыслями я собрала поднос и отправилась в гостиную, где ждал дядя. Вошла, вежливо улыбаясь, чтобы пришедшие чувствовали себя в нашем доме уютно.

Гости были странные… очень странные.

Бородатый тощий дед с круглым, надутым животом, будто на барабан натянули тканый сюртук. Огненно рыжий мужчина примерно дядиных лет. Плотный лысый коротышка с густыми усами. И еще один, единственный из присутствующих молодой, темноволосый, с бледными голубыми глазами. Он бросался в глаза, потому что был одет в глухую одежду, закрывающую руки до самых запястьев и шею полностью, как будто старался спрятать побольше кожи, как я.

Странные это были гости.

Когда я вошла, они резко замолчали. И ладно бы только это… Но они так смотрели! Не знаю, как удалось ни разу не споткнуться и ничего не уронить. Жутко захотелось побыстрее разлить чай и вернуться на кухню, подальше от неприлично изучающих взглядов. Щеки покраснели, дышать стало сложно и вообще было удивительно стыдно. Особенно в момент, когда усатый, принимая протянутую чашку, вдруг быстро наклонился ко мне, настолько близко, что его усы почти прикоснулись к моей щеке. Я вздрогнула от неожиданности, но чашку удалось удержать и даже чай не пролить.

— Благодарю, — фальшиво процедил усатый и я, неловко кивнув, поспешила отойти к последнему, молодому.

Он смотрел тоже очень пристально, изучающе, но хотя бы без многозначительной, отдающей пошлостью улыбочки. Наверное потому, что сам он был ненамного меня старше, подавая чашку, я рискнула посмотреть ему в глаза.

На первый взгляд он мне показался удивительно безобразным — слишком ровное, тонко выточенное лицо, недостаточно грубое, чтобы казаться мужественным, слишком узкие губы и длинные волосы. Слишком светлая кожа.

Я отвернулась, поднимая опустевший поднос. Наконец-то можно уйти! И пожалуй, когда дядины гости явятся в следующий раз, я притворюсь больной и не выйду. А уж печенье печь и подавно не буду! Разве что с ядом!

Уйти мне помешали.

— Как вас зовут? — с улыбкой спросил молодой человек.

Я посмотрела на него еще раз. Интересно, с чего я решила, что он безобразен. Может, плохо рассмотрела? Ну что же… я была неправа. Он утонченно, невероятно красив. По крайней мере, когда так улыбается.

— Улана.

— Сколько тебе лет?

Я крепко сжала губы. С какой стати эти люди задают мне подобные вопросы? И почему дядя позволяет?

— Ей шестнадцать, — ответил он за меня.

Больше меня не задерживали и я с превеликим удовольствием оттуда убралась. Впрочем, странности на этом не закончились — когда я закрывала дверь, вдруг услышала, как гости быстро заговорили, торопясь и друг друга перебивая.

— Тридцать, — ломкий старческий голос.

— Сорок, — чей-то глухой и прокуренный.

— Имейте совесть! Не меньше шестидесяти! — это дядя возмущается.

— Семьдесят, — молодой, тот, что в черном.

Осторожно прикрыв дверь, я опустила пустой поднос на стол и замерла. Это ведь никакие не гости, верно? Это торговцы, у которых с дядей какие-то общие дела. Только почему он привел их на ночь глядя домой? Почему они так смотрели? Отец предупреждал держаться от незнакомцев подальше, потому что от них может быть уйма неприятностей, неужели дядя об этом не знает? Непохоже…

Думай, Ула, думай, повторяла я, как обычно делала бабушка. Думай и возможно однажды увидишь звезды…

Додуматься я ни до чего не успела. Дверь распахнулась и на кухню торопливо зашел дядя. Он был в хорошем настроении, надо же… Глаза так и сияли!

Он даже мне подмигнул. Жутковато стало. Сколько помню дядю, никогда он не веселился, будто вовсе и не знал, как это делается.

— А ну пойдем, — поманил меня одним пальцем. Игриво подтолкнул в спину, когда я осторожно проходила мимо него в гостиную.