Белая орчанка и оборотень (СИ) - "Li Litvinenko"

В течении одного года, все человечки должны были переселиться на правый берег Багровой реки, отныне она становилась границей между ними. Переходить на берег людей оборотням запрещалось, он становился для них запретным. Люди, живущие на нем, попадали под защиту эльфов. А те, кто останется на левом берегу, становились вне закона и подвергали себя смертельной опасность.

Началось Большое переселение. Первые три месяца повозки шли нескончаемым потоком. Среди переселенцев царило уныние, никому не хотелось покидать насиженные места, но другие народы считали, что такова плата за человеческую жадность. Правый берег встретил новых обитателей приветливо. До этого он был мало обжитой, степная в большинстве своем местность, считалась не такой плодородной. Но земля дала хороший урожай, и с годами люди привыкли, успокоились и окончательно здесь осели.

Между тем, раз в несколько лет, происходили вспышки болезни. Никто не знал где и когда начнется новая эпидемия и сколько жизней она унесет на этот раз. Тем более, ни кто не мог понять причины ее возникновения. Число оборотней стремительно сокращалось, полукровок от волков не рождалось. Только от двух оборотней родителей мог появиться на свет любимец луны. Теперь грозные крепости стояли покинутыми, в попытке сохранить своих женщин, волки ушли за Великий лес к Заветному морю. Считалось, что морской, чистый воздух разгоняет заразу. Время шло, все меньше становилось на свете прекрасных волчиц, и вот настал год, за который в семьях оборотней, не появилось на свет ни одной девочки. За ним последовали такие же, годы без надежды…

Проснувшись на рассвете морозного, ясного утра, Сфенос потянулся и собираясь встать повернулся на живот, откуда-то сбоку послышался возмущенный писк. Орк испуганно охнул, он совсем забыл, что пригрел за пазухой маленького человечка. Сфен пошарил рукой под своим импровизированным плащом и, вытащив оттуда девочку за шкирку как котенка, стал внимательно её рассматривать. Орк впервые был на этом берегу Багровой реки и с людьми раньше никогда не встречался.

Спускаясь с Темных гор, он старался держаться как можно дальше от любимого гоблинского пути и пошел не прямо вниз, а в сторону, перпендикулярно пересекая замерзшую в том месте реку. Это направление было самым безопасным, не умеющие плавать гоблины, воду не любили и потому на другой берег не совались, люди, жившие на нем, от набегов пещерных не страдали.

Багровая река брала свое начало где-то в чаще Великого леса и несла свои бурные, неспокойные воды через все огромное плоскогорье, перед Темными горами она делала резкий поворот и текла дальше уже вдоль горного хребта. Здесь течение замедлялось, потому что река сильно разливалась и мелела. В низине, на стороне людей, образовалась болотистая местность, дальше виднелись два небольших озерных зеркала, а за ними начинался лес. В голове орка сохранилась примерная карта местности, которую он знал с прошлой, мирной жизни. Сфен даже помнил, как что называлось. Горы — Темные, лес — Парчовый, топь — Безысходная, озё́ра — Бёрк. Глаза у крохи были такого чистого, синего цвета, что Сфенос решил назвать её в честь болотных озер, и так он точно не забудет, как её зовут.

Девочка оказалась совсем крошечной (ей было всего пять лет), платок съехал во сне у неё с головы и в стороны торчали светлые волосы, отчего она стала похожа на одуванчик. Человечка морщила свой маленький носик и кривила губы, давая понять орку, что ей не нравится находиться в подвешенном состоянии. Еще её видимо смущало не свежее дыхание орка. Разглядывая, Сфен поднес её близко к своему лицу и не смущаясь её реакции внимательно осматривал и даже обнюхивал, щедро обдавая густым орочьим амбре. Пахла она, проведя ночь под крылом орка, соответственно, что вполне устроила Сфеноса, а вот выглядела бледновато, но это дело поправимое, отъестся у своих.

Девочка возмущенно замахала ногами. Орк опустил её на землю и даже заботливо поправил на голове платок. Этому своему порыву он сначала удивился, но совсем не воспротивился. В ответ на это действие в душе шевельнулось что-то светлое, кажется заботиться о ней, ему было приятно и орк, нагнувшись, поправил ей еще и курточку. Девочка никак не отреагировала на это, просто быстренько побежала за угол сарая. Сфенос как заботливая курица-мамаша пошел следом, но завернув за угол, был остановлен возмущенным:

— Эй! — И смутившись, пошел обратно.

Оказывается девочка, отозвалась на зов природы. Потоптавшись на месте, он решил заняться тем же. Они встретились через несколько минут и, не говоря друг другу лишних слов, зашагали к ближайшему жилому двору. Орк на ходу подхвати мелкую за куртку и засунул к себе за пазуху, она свернулась там калачиком и прижала руки к животу, пытаясь унять голодное бурчание. Сфенос направился к ближнему дому, с его двора доносилось мычание коровы и слышны были обычные звуки деревенской жизни, казавшееся вымершим вчера село проснулось.

Деревенька, куда они с девочкой пришли, была не богатой, сложенные из бревен дома, крыты были соломой, редко где дранкой. Они стояли на довольно большом расстоянии друг от друга, каждый двор был обнесен крепким высоким забором, через который было невозможно перелезть, а на широкую улицу выходили раскрашенные яркими рисунками ворота. Из закрытых сараев сильно тянуло домашним скотом, слышалось петушиное кукареканье.

Сфенос увидел сквозь щель в досках забора движение и радостно забарабанил в ворота. Послышались торопливые шаги и створка распахнулась. В проеме показалась женщина, не старая еще, пухленькая и розовощекая, она видимо как раз подоила корову и держала в руках тяжелое ведро, полное молока. От него шел пар, и чудно пахло нежным, сливочным вкусом. Рот орка наполнился слюной, он уже сто лет не чувствовал этого прекрасного аромата. Тетка открывала двери с радостью, ожидая, наверное, увидеть знакомых, при виде орка её лицо удивленно вытянулось, и она нерешительно протянула:

— Эээээ…. — Видимо не зная, что сказать.

На этот звук из-за пазухи Сфеноса выглянула девочка, орк собрался отдать человечке ребенка и попросить позаботится о ней, но глаза женщины резко округлились, а потом черты её лица исказил ужас. Ведро выпало у неё из рук, и она громко, выжимая из легких весь воздух, закричала, с надрывом, как кричат перед смертью. Визг тетки рвал орку перепонки и, вжав голову в плечи, он попятился назад, не понимая, что происходит. Не могла же она его так испугаться? Люди и орки никогда не враждовали и врагами не были. Из разных концов деревни, в ответ на крик, послышалось хлопанье дверей и топот бегущих по обледенелой дороге ног.

— Проклятая! — Закричала женщина. — У него проклятая! Заразу нам принесли!

В голове орка, как шаровая молния полыхнуло и прокатилось воспоминание. Ну конечно! «Проклятыми» называли переболевших и выживших человечек, они считались заразными все жизнь. Сфенос на ходу развернулся и, ускоряя ход так быстро, как позволяла ему раненая нога, побежал в сторону леса. В след неслись проклятья и летели камни, кто-то спустил собаку и её зубы клацали возле голых ног орка. Сфен нагнулся и схватил толстый кусок доски, торчащий из свежего пепелища, которое они как раз пробегали, что было сил, орк ударил злобного пса. Собака взвизгнула, отпрянув, продолжая лаять, она все же отстала. Великан даже не подозревал, что пробегал мимо сгоревшего дома, в котором родилась и выросла девочка, которая сейчас от страха крепко прижималась к его груди. Ровно сутки назад в нем еще теплилась жизнь…

Суровая зима наступила после особенно жаркого, засушливого лета. Поля под беспощадным солнцем высохли, не принеся урожая. Скудная трава на пастбищах быстро выгорела. Скот голодал, большой падеж шел среди молодняка. Запасы еды, к концу зимы, были у всех на исходе. Но боги решили, что этого мало. Вспыхнула ярко эпидемия Красного мора. За сутки кожа человека покрывалась крупными пузырями, начинался сильный кашель, потом он становился кровавым, нарывы лопались, из них вытекал гной с примесью крови. Человек сгорал в трепавшей его лихорадке, за четыре дня. У оставшихся в живых на месте нарывов образовывались струпья. Выживала только женская половина заразившихся, чаше девочки от четырех до двенадцати лет. К внешнему уродству добавлялось бесплодие. Их называли проклятыми, потому что считалось, что всю жизнь они оставались заразными.