Дочь вне миров - Карисса Бродбент

— Может быть, если бы ты была полнее, — проворчал он через мгновение. Он взял прядь волос между пальцами, затем поднял ее подбородок, повернул щеку, изучая полосу загара на правой стороне ее лица. — Но это…

— Что? — К первому присоединился еще один работорговец, его черная шляпа была смята в одной руке, когда он вытирал пот со лба. Этот был худым, с узловатыми суставами и изможденными щеками. Девушка заставила себя признать, как забавно они смотрелись вместе. Толстый и худой. Высокий и низкий. Как клоуны. Не монстры.

— Посмотри на эту.

— Она Фрагментирована. Не настоящая Вальтейн. И в любом случае слишком молода для шлюхи.

Толстый работорговец пожал плечами.

— По некоторым стандартам.

Даже со своей магией девочка редко чувствовала хоть намек на сдерживаемые эмоции матери. Но при этих словах удар яростной паники потряс ее, как удар грома.

Тем не менее, она не повернулась.

— Она ничего не стоит, — сказал худой работорговец. — Может быть, если бы она была полной.

Слова застряли в горле девушки. Мужчины начали отворачиваться от нее, глядя на своих солдат, которые сковывали мужчин перед деревней. В панике она разжала ладони, и светящаяся бабочка вылетела из ее рук, летая по воздуху, пока не столкнулась с лицом толстого работорговца.

— Смотрите, — сказала она в отчаянии. Еще одна бабочка. И еще. — Я Владелец. Я могу выступать. Вы можете получить хорошую цену за меня. Лучше, чем шахты.

Двое работорговцев смотрели, как бабочки поднимаются в небо и исчезают на фоне непрерывной серебряной луны. Они смотрели друг на друга, общаясь без слов.

— Со временем она станет хорошенькой, — медленно сказал толстяк. — Молодая, но… ты когда-нибудь покупал на рынке незрелые фрукты?

Худощавый работорговец скрестил руки на груди, рассматривая ее так, что ее коже казалось, будто муравьи ползают по ее позвоночнику.

— Она умеет готовить. Чистоплотная. Очень послушная. — Голос ее матери раздался позади нее. Внезапно становится намного труднее сохранять спокойствие.

Теперь оба работорговца скрестили руки. Глаза девочки метались между ними.

— Ладно. — Худой опустил руки, натягивая шляпу на голову. — Возьми ее. Мы продадим ее в Эн-Захире одному из этих павлинов.

— Подождите! — закричала девушка, когда работорговец схватил ее за руку. — Моя мама тоже должна прийти.

Работорговец усмехнулся, как будто это даже не стоило ответа.

— Пожалуйста. Она нужна мне. Она…

Глаза худощавого работорговца вспыхнули, и девушка почувствовала, как его гнев сворачивается в воздухе, как тухлое молоко. Он открыл рот, но прежде чем он успел заговорить, ее мать оказалась рядом с ней, схватив руками ее за плечи.

— Она молода и напугана, — быстро сказала она. — Она не знает, что говорит. Я понимаю, что не могу пойти с ней.

Мать развернула девочку к себе лицом, все еще держа руки на ее плечах. Впервые с тех пор, как начался этот ужасный кошмар, девочка позволила себе прямо встретиться взглядом с матерью. Они были яркие янтарно-зеленые, такого же цвета, как правый глаз маленькой девочки. В эту долю секунды она увидела знакомое лицо матери — высокие царственные скулы, темные брови, обрамляющие пронзительный, спокойный взгляд. Она никогда не видела свою мать явно испуганной или потрясенной. Даже сегодня это не изменилось.

— Никто из нас не может следовать за тобой, Тисана. Но у тебя есть все необходимое, чтобы выжить. И послушай меня — используй это.

Девушка кивнула. Ее глаза горели.

— Никогда не оглядывайся назад. И никогда не сомневайтесь в том, чтобы сделать шаг вперед и сказать: «Я заслуживаю жизни».

— Ты заслуживаешь жизни, — захныкала девушка. Шахты были смертным приговором. Все это знали.

Лицо ее матери дрогнуло, на ее чертах отразилась печальная неуверенность.

— Ничего подобного, — сказала она, смахивая слезы, прежде чем они упали. И это было все, что она сказала, прежде чем прижаться губами ко лбу дочери в последнем прощальном поцелуе.

Она выпрямилась, вздернув подбородок, переводя взгляд с одного работорговца на другого, а затем снова на своих людей, выстроившихся в линию, связанных веревкой и цепью. В тот момент она никогда не выглядела более королевой, благородной и захватывающей дух, даже когда она протягивала руки для связывания.

Толстый торговец увел маленькую девочку, затащив ее в кузов их телеги, а худой увел с собой остальную часть деревни. Она сидела среди мешков с зерном и ящиков с вульгарными купеческими товарами, прижавшись спиной к расколотым доскам. Вскоре ее друзья и семья превратились в серебристые силуэты вдалеке — одна длинная шеренга, спины прямые, подбородки подняты, а впереди всех — безошибочно узнаваемая фигура ее матери.

Позади них деревня горела ярким оранжевым пламенем.

Она никогда не думала, что это будет так быстро и так тихо. Потребовалось меньше часа, чтобы вся ее жизнь изменилась, растворившись в ночи, как одна из ее мерцающих бабочек.

— Никаких слез по своей матери, хах? — Один из наемников заглянул ему через плечо и фыркнул. — Холодная.

— Они всегда такие, — как ни в чем не бывало сказал работорговец. — Не сентиментальные.

Ты сделал это, хотела закричать маленькая девочка. Ты отказался забрать ее со мной. Ей хотелось кричать, хотелось рыдать. Ей хотелось позволить себе рухнуть на грязный пол телеги, колотить бесполезными кулаками по дереву, плакать, пока ее не вырвет.

Но вместо этого она стояла неподвижно, с прямой спиной и поднятым подбородком, изображая каменную силу своей матери. Она так сильно прикусила внутреннюю часть губы, что теплая сталь залила ее язык. Эхо материнского поцелуя горело у нее на лбу.

У тебя есть все, что нужно для выживания, сказала ей мать. У девушки не было ничего, кроме потной ночной рубашки, но она знала, что у нее есть инструменты. Во время этой долгой и темной поездки в город она снова и снова пересчитывала их. У нее была необычная внешность, взгляд, которые однажды могут превратиться во что-то, чего стоит желать. Она была хорошим слушателем и быстро училась. У нее была своя магия — серебряные бабочки и красивые иллюзии, да, но, что