Полёт совиного пёрышка (СИ) - Предгорная Арина

Когда она уезжала, туч не наблюдалось, небо над башнями замка нависало низко, но всё ещё сохраняло яркую летнюю лазурь. Я вышла проводить, но к внешним воротам не пошла, остановилась у внутренних.

- Приезжай почаще, Лиз, - в который раз попросила я, зная ответ наперёд.

Тётя его не стала озвучивать, просто виновато и грустно улыбнулась.

- Козёл твой Верген, - только и сказала она.

- Лучше здесь, чем в какой-нибудь закрытой лечебнице,- в который раз напомнила я. – Даже если там стены без трещин и крыша не дырявая. В последнем, впрочем, не уверена.

- Ох, Дэри… Береги себя, ласточка. И не забывай принимать лекарства, ладно? Мы обязательно что-нибудь придумаем!

Я криво улыбнулась и пошла в дом.

***

Глава 2.1

Отраву, именуемую лекарством, я действительно принимала регулярно, хотя потом страдала от приступов тошноты и противного головокружения. К счастью, длились они недолго. Было время, я намеренно пропускала приём зелий: они не продлевали жизнь, а только облегчали состояние, так стоило ли давиться ради оставшихся нескольких лет, глотая густую горечь? Только без этой отравы становилось ещё хуже. Не сразу, не в тот же день. Накрывало так, что имей я силы самостоятельно доползти до галереи, выходящей на обрыв – доползла бы. Без лекарств я чувствовала себя попавшей в кипящее болото. Горела, плавилась и задыхалась, голова взрывалась тысячей пузырьков, по венам бежал жидкий огонь, и кружилась, падала сухим осенним листом, и падение было бесконечным. Не было сил звать кого-то на помощь: последний раз я пыталась прекратить всё это здесь, в стенах Бейгор-Хейла, год назад или около того, но в тот момент в замке находился муж, к досаде или к счастью. Вытащил. После, конечно, отругал и грозился нанять помощника, который стал бы собственноручно вливать в меня те микстуры и зелья, а я смотрела в испуганные тёмные глаза и ощущала прикосновения мягкой влажной ткани к своему лицу, шее, груди. Больше я предписания лекаря не игнорировала. Лучше уж помучиться тошнотой и головной болью, чем ждать, пока то болото засосёт и растворит в себе окончательно.

Очередное издевательство над слабым телом, не желавшим исцеления, я провела как раз в день отъезда Ализарды. Маленькая пёстрая сова следила за игрой бликов на пузырьках из гранёного стекла, пока я смешивала порошки и переливала ядовитого цвета зелье в мерный стаканчик, и отказывалась улетать охотиться, пока я валялась в постели с дивным зелёным цветом лица. Я гладила пёстрые пёрышки, и становилось чуточку легче.

Утром я снова была бодра и могла вернуться к любимому занятию.

Рисовала я неважно, но для будущих картин всё равно делала наброски, как умела. Потом садилась перебирать нитки, и эта подготовка нравилась не меньше самого процесса. Мейда, моя личная горничная (которую крайне редко можно было увидеть возле хозяйки), хлопала ресницами и то и дело повторяла, что в глаза не видала такой техники, а уж она в рукоделии понимала. Верген пожимал плечами, но материалы заказывать не запрещал. Тётя находила готовые работы очень милыми, несмотря на деревенский стиль, но раз от раза я всё аккуратнее и филиграннее выкладывала шерстяную нить, смешивала оттенки словно мазки краски, создавала нужного объёма и формы рельеф, и в какой-то момент нашёлся заинтересованный покупатель. На такое я не рассчитывала; у меня просто было много свободного времени.

Я перебирала пряжу, отмеряла нужной длины нити, прикладывала к густому травянисто-зелёному несколько оттенков сиреневого, побледнее и поярче; в окно требовательно постучали. Надо же, мелочь такая, а слышно. Я старалась не допускать птицу в библиотеку, птица, в свою очередь, пыталась дорваться до пряжи с поразительным упорством. Нет, в помещении сова не гадила, но поиграть с нитками почему-то любила. Пройтись по аккуратным моткам, цепляясь когтями за шерстинки, потыкать клювом, особенно в яркие, насыщенные цвета.

- Ты не сова, ты сорока, - ворчала я.

На меня ответно ворчали на птичьем языке.

- Ладно, ладно, не сова – сыч!

Это и был сычик, совсем небольшой, умещавшийся в ладонях, но я с первого дня звала его совой, совушкой: была в облике птицы определённая нежность черт, что ли.

Нашла я птицу во дворе после грозы, мокрую, с перебитым ощипанным крылом, с обрывком грубой верёвки на лапке. Ох и клевалась эта мелкая задира, когда я впервые взяла её на руки! Мейда, не стесняясь, постучала себя кулаком по лбу: совсем, мол, госпожа умом тронулась, но я тогда рявкнула на неё, и старая плетёная корзинка с крышкой, а так же охапка соломы и чистых тряпок нашлись быстро. Садовник Саркен подсказал, как вправить крыло, и пригрозил натравить на полумёртвую птицу замкового кота, если птица не утихомирится, пока мы освобождаем израненную лапку от огрызка верёвки. Всё остальное пришлось делать мне самой: бешеный сычик не подпускал к себе никого, хотя взлететь не мог. Как-то, ругаясь по-очереди, мы всё-таки договорились, что я попробую помочь.

Выходила. А птица осталась жить в замке, ловко избегая встреч с котом и более крупными пернатыми. Корзинки же сова категорически не признавала, боялась даже. Когда я, устроив внутри мягкое гнёздышко, попыталась посадить туда пернатую мелочь, эта мелочь верещала как подстреленная, кусалась и царапалась, и летели на пол маленькие пёстрые перья. Пришлось сооружать ей подобие гнезда на полу, на которое круглые жёлтые глаза смотрели с осуждением и пренебрежением. Намучилась я с птичьими капризами в первое время, но зато все эти хлопоты отвлекали от собственных бед.

- Выпусти птицу, зачем ты её к рукам приучаешь? – бурчал Верген, вручая просторную клетку с большой дверцей. – Неужели кота недостаточно?

Кот, к слову, в Бейгор-Хейле жил совсем не ручной, обретался преимущественно на нижнем этаже и любил охотиться как на мышей, так и на голубей. Пернатая моя подруга благоразумно держалась от усатого бандита подальше.

- Чем может помешать маленький сычик? – удивлялась я. – Да и не держу, она сама не улетает.

- Что ж, надеюсь, что эта сова не станет, подобно коту, таскать тебе мышей в постель.

Допустим, в мою постель Шершень никаких мышей ни разу не приносил. От совы не было никаких гостинцев, ни мышей, хвала пресветлой Велейне, ни насекомых. И Верген со временем свыкся, точнее, перестал эту пёструю мелочь замечать; это было нетрудно, учитывая его визиты раз в три месяца, вряд ли чаще.

…

В библиотеке я провела почти весь день, нанося на будущую картину линии и штрихи шерстяной нитью. Сове со временем надоело играть и следить за монотонной работой, и она попросилась на улицу.

Перед сном я стояла на длинном полукруглом балконе, нависающем над обрывом, и любовалась открывающимся видом. Точнее, скрывающимся в стремительно наползающей темноте. Невероятнее всего в Бейгорских горах небо, не синее, не чёрное, а густого чернильного оттенка, разбавленного пурпурными штрихами и обильно посыпанное мелкими звёздами, словно алмазной крошкой. Можно любоваться вечно, до рези в глазах вглядываясь в далёкие созвездия, в которых я так и не научилась видеть ушедших за край предков. В храмах говорили, если искренне обратиться к предкам за советом и помощью, они обязательно помогут и защитят. Наполнят мудростью, уберегут от горестей. Что ж. Возможно, ушедшие за край слишком давно не смотрели вниз, иначе уберегли бы отца от плахи, а меня от Вергена и от этих стен. Я не верила ни служителям, ни вознёсшимся на небо праведникам.

Звёзды это просто звёзды, далёкие, красивые и холодные.

Поплотнее запахнувшись в пушистую шаль, я долго смотрела в темноту, вспоминая первые годы брака. Упорные попытки Вергена разбудить мою магию, эксперименты, не всегда приятные, обвинения в абсолютной никчёмности. Он и не скрывал, что за помощь осиротевшей девчонке хотел получить своё: одарённую жену и мать его будущих детей-магов. Магов у нас было немного, и они высоко ценились.